Смертники доброй воли

Ему очень хотелось с ней договориться по-хорошему. Сверлившая его взглядом Дилайла, ещё крепче сжавшая зубы после слов «легкомысленная особа», должна была обидеться, уйти, хлопнув дверью, Стиан не стал бы её задерживать, зато отлично воздействовал бы на её чувство гражданской ответственности — это было бы её собственное решение и его не в чем было бы винить.

Но, конечно же, Дилайла вновь поступила непредсказуемо для него. Сощурившись, она вдруг видимо расслабилась и многозначительно хмыкнула.

— А ты ведь опять кем-то прикидываешься, Стиан, — медленно качнула головой она. — Если бы тебя так уж бесила моя, как ты выражаешься, легкомысленность и ты действительно хотел меня обидеть, ты бы просто выставил меня, а наутро помахал перед носом приказом от Рэкса «о содействии». Почему тебе так важно, чтобы я сама отсюда сбежала? Не хочешь выглядеть в моих глазах циничной сволочью? А кого ты строил из себя тогда, восемь лет назад, в кладовке моего интерната, когда успокаивал меня?

Стиан ухмыльнулся, припоминая. Восемь лет назад, в кладовке её интерната… Единственный за всю жизнь момент слабости. Никогда, ни до ни после, ни в школе, ни в Академии, ни на службе он не считался с чувствами других людей. Люди были лишь объекты, которыми можно было успешно манипулировать, подстраиваясь, втираясь в доверие или, наоборот, раздражая, провоцируя. И с ней он рассчитывал поступить так же. Последний обход перед общением с начальством — нужно было сообщить, что хода на нужный этаж нет, и спросить, в каких пределах он может действовать. Приглушённые рыдания из-за приоткрытой двери кладовки в хозяйственной части интерната. Он заглянул проверить, не ребёнок ли забился туда — их тут хватало, несчастных, брошенных, третируемых, он потому и приехал, — а увидел дочку начальника. Ход на тот самый этаж был близко, и надо было убрать её в жилые комнаты, чтобы не мешалась под ногами.

Стиан сел рядом, представился, объяснил, что он здесь делает — ей незачем было врать, — и вначале и вправду утешал, лишь чтобы она успокоилась и самостоятельно покинула стратегически важную территорию. Дилайла, глотая слёзы, рассказывала, что творят с детьми учителя, воспитатели и директриса, главное зло, — бесценная информация, но, памятуя истории Лемма о его безбашенной и морально сильной дочке, сложно было поверить, что она способна вот так отчаянно плакать от бессилия. И ему стало её жаль, ему по-настоящему захотелось, чтобы она вновь улыбалась, а виновные в её печали получили по полной программе.

Ну а потом, притворившись, что убегает к детям, Дилайла с имеющимся у неё пропуском, никому ничего не сказав, ушла на закрытый этаж и, гордая собой, вернулась с флешкой, на которой хранились все нужные ему документы. Не переносивший вранья в ответ на доверие Стиан высказал ей всё, что думал о её легкомыслии (и «легкомыслие» было там самым мягким словом), забрал флешку и уехал. И больше никому из своих объектов не давал и намёка на свободу действий.

Кроме Дилайлы. Сказал бы по приезде Табите, чтобы она объяснила тере, и кто он, и специфику его миссии, насколько всё было бы проще. Но Стиану, наверное, слишком хотелось вновь попасть в её ураган непредсказуемости, чтобы играть «циничную сволочь».

— В кладовке я никого не строил, веришь? — ответил он Дилайле. — Мне правда было жаль, и я хотел помочь. И тебе, и детям, и штрафникам — покаяться. А ты меня обманула. И сейчас зачем-то выкаблучиваешься.

— Обманула? — вскинула чёрные брови Дилайла. — Я тоже хотела помочь. Ты не говорил, что мне нельзя туда соваться, я и поспешила, пока ты занят беседой с моим отцом. Хотела тебя удивить. Я ведь в тебе… кгхм… — она смутилась, — почувствовала того человека, какого хотела видеть около себя. Вы с папой и Рэксом похожи, я подумала, ты оценишь такой жест и, может быть, потом вернёшься.

— Допустим, — Стиан скрыл удивление. — А сейчас-то что? Почему не хочешь мне подыграть?

— Зачем подыгрывать? Мы можем сделать всё по правде, — Дилайла вдруг подступила к нему и погладила небритую щёку, и теперь уже Стиана охватила дрожь от её прикосновения. — Знаешь, мне почему-то кажется, что у Управления и тогда и сейчас хватало талантливых шпионов, чтобы ко мне засылать. А отец и Рэкс уже второй раз отправляют тебя… Долго к нам ехал?

— Шесть часов… Так, стоп, — терас тряхнул головой, стараясь избавиться от магнетического влияния её хитрых изумрудных глаз. — Что опять за самодеятельность? Во-первых, ты совершенно не знаешь, какой я…

— А ты сам-то помнишь, какой ты? — грустно улыбнулась Дилайла. — Я знавала таких, как ты, «людей без лица», у меня бурная жизнь была в Академии и на стажировке, куча знакомых… Агенты твоего профиля, приходя домой или в свою компанию, снимают чужую личность, как плащ, и вешают на крючок до востребования. А ты, кажется, со всеми ними сросся кожей. Ты разный для каждой ситуации, ты всегда знаешь, что кому сказать, кого сыграть, чтобы своего добиться. У тебя хоть друзья есть, с которыми можно говорить не задумываясь? Семья?