Смертный приговор

Поезд тронулся. Толстая проводница, выковыривая из зубов длинным ногтем указательного пальца остатки соленого огурца, пришла проверять билеты. Как только она встала перед Хосровом-муэллимом, он окончательно убедился, что откуда-то хорошо ее знает. Но кто она, никак не мог вспомнить.

Громко, чтобы весь вагон услышал, проводница закричала:

- Туалет содержите в чистоте! Кто набезобразит в туалете, дам в руки тряпку, сам будет мыть! - Потом протянула к Хосрову-муэллиму руку, которой ковыряла в зубах: - Давай быстрее! Давай-ка билет!

Хосров-муэллим протянул билет, который держал наготове, но проводница, вместо того чтобы взять билет, в колеблющемся вагонном свете пристально посмотрела на Хосрова-муэллима и вдруг спросила:

- А-а-а... Ты - Хосров-муэллим? - И глаза ее засверкали невероятным любопытством. - Слушай, а тебя не расстреляли? Откуда это ты воскрес?... Ничего себе!...

Хосров-муэллим знал, что это очень знакомая, близко знакомая женщина, кто же она, господи, кто? Никак не вспоминалось. Изнутри поднялось какое-то очень нехорошее, дурное чувство, которое смешалось с запахами общего вагона, - пот, вареные яйца, колбаса, лук, чеснок, - и чуть не вызвало у него рвоту.

А проводница взяла билет Хосрова-муэллима.

- Не фальшивый?... - сказала и громко расхохоталась. - Не узнал меня?

Хосров-муэллим не отрываясь смотрел на нее, толстую, седую, когда улыбается или смеется, видны испорченные и металлические зубы... Он ее знал... Он, конечно, ее знал... Он знал, кто она... знал... Но кто же она?! И нехорошее, дурное чувство снова подступило к горлу Хосрова-муэллима, и когда он сглатывал, острый кадык поднимался и опускался на тонкой шее.

Женщина-проводница сказала:

- Да это же я! Не узнал? Я Арзу, да, дочь Алескера-муэллима!...

Хосров-муэллим все так же глотал воздух и ничего не говорил, пот стекал со лба и повисал на кончике носа.

Женщина-проводница (Арзу!) опять рассмеялась.

- Ты как и прежде неразговорчивый, да?... Ну и ну!... Я думала, тебя давно расстреляли, а теперь уж и кости твои сгнили!... Но ты хорошо сохранился, ей-богу! - И толстая женщина-проводница смолкла, вдруг удалилась куда-то очень далеко, потом произнесла: - Жеву фелисит, мадемуазель... Помнишь?...

Странное дело, все хранилось у Хосрова-муэллима в памяти, но ничего он не помнил, в мозгу его и чувствах все перемешалось, слилось в клубок, но самое неожиданное, что из этого клубка, окончательно спутанного, так что ничего нельзя извлечь, вдруг как бы издалека послышался крик новорожденного. Кто был тот младенец? Джафар? Аслан? Азер? или эта самая Арзу? Кто?

А тот младенец кричал...

В это время в вагоне погас свет, и пассажиры зашумели:

- Сапожник!...

- Атанда!

- Убери руки!

- Пожарный!...

И в шуме-гаме раздался властный, хриплый голос женщины-проводницы (Арзу!), истинной хозяйки вагона:

- Смотрите не воруйте, да!... Милиционер в соседнем вагоне!

Потом свет загорелся, шум прекратился, пассажиры стали понемногу засыпать на своих сидячих местах, поезд шел мимо Дербента, и Гюльзар, если она была жива, наверное, и в голову не могло прийти, что сейчас Хосров-муэллим мимо проезжает...

Среди ночи женщина-проводница (Арзу!) снова подошла и встала перед Хосровом-муэллимом и, мокрым платком вытирая пот с груди, выпирающей из лифчика, сказала:

- Чего ты не спишь, Хосров-муэллим? Есть на свете что-нибудь лучше сна? Мечтаю досыта выспаться... Почему ты не спишь?

Хосров-муэллим отвел глаза от окна, посмотрел на пассажиров вокруг, привалившихся друг к другу плечами, свесивших головы, спавших кто сладко, кто беспокойно, потом посмотрел на Арзу - и ничего не сказал.

Арзу широко зевнула, распространяя запах спирта, глаза ее увлажнились, и сквозь зевоту она сказала:

- Увидела тебя, многое вспомнила... Откуда ты появился в моем вагоне, а?... - Она опять зевнула и, зевая, произнесла: - Мне-то что, я одна была!... А у Калантара-муэллима, бедняги, семь дочек осталось!...

Вот после той ночи семь дочек Калантара-муэллима, никогда не виденных Хосровом-муэллимом, стали входить в его сон, стали повторяющимся сном, и Хосров-муэллим так привык к нему, что сон стал казаться явью, как костер, горевший в шести километрах от Гадрута, как плевки следователя Мамедаги Алекперова, как то, что Гюльзар вышла замуж за шофера и переехала в Дербент, сон о семерых девочках стал частью жизни Хосрова-муэллима, запутался в общий клубок...