Смертный приговор

Разумеется, Абдулу Гафарзаде в голову никогда не пришло бы, что стоящий сейчас перед ним в молчании худой и длинный мужчина, чьи глаза сверкают нездоровым блеском, когда-то, много-много лет назад, работал в одной школе с Хыдыром, был арестован вместе с Хыдыром. И Хосрову-муэллиму никогда не пришло бы в голову, что человек, внимательно глядящий на него серыми глазами сквозь очки, - родной брат того самого Хыдыра Гафарзаде, учителя физического воспитания...

Абдул Гафарзаде, как вчера, спросил:

- Твой отец?

Студент опять не ответил.

И произошло самое неожиданное.

Хосров-муэллим с неожиданными в его возрасте и при его хилости проворством и животной страстью кинулся на Абдула Гафарзаде и тонкими, длинными пальцами обеих рук схватил его за шею. И изо всех сил стал душить. На его висках и на тонкой шее набухли жилы. Он стал кричать:

- Это ты! Ты виновник всех наших бед! Это ты меня убивал! Ты разжег тот костер! Ты чума! Чума! Чума! Чума!...

Абдул Гафарзаде, хрипя, схватил пальцы Хосрова-муэллима, хотел оторвать их от шеи, но пальцы Хосрова-муэллима не отрывались, Хосров-муэллим сжимал их изо всех сил и изо всех сил кричал:

- Чума! Чума! Чума!

На шум в кабинет вбежали женщина-машинистка и девушка-секретарша, и обе с криками начали колотить кулаками по костям внутри плаща, но деревянные пальцы Хосрова-муэллима не отрывались от толстой шеи Абдула Гафарзаде.

- Ты чума! Чума! Я тебя узнал! Чума! Чума! Ты чума!...

Все случилось так внезапно, что студент замер на месте, как парализованный. Женщина-машинистка закричала:

- Что стоишь столбом? Помоги! Не видишь, убивает?!

Студент стал оттаскивать Хосрова-муэллима. Но Хосров-муэллим не отрывался.

- Чума! Чума! Чума!

Наконец Абдулу Гафарзаде удалось встать и отшвырнуть Хосрова-муэллима прочь, к стене.

- Подлец! Ненормальный! - прохрипел Абдул Гафарзаде, растирая красную шею, пока Хосров-муэллим оседал у стены.

Сверкающие как в лихорадке глаза Хосрова-муэллима, расширившись, чуть не вылезали из орбит, и он безостановочно кричал:

- Чума! Чума! Чума!... - И так, крича, поднялся, вышел из каби нета в приемную, из приемной - во двор управления кладбища.-Чума! Чума! Чума! кричал он и шел куда глаза глядят.

Студент выбежал вслед за Хосровом-муэллимом. И довольно долго до управления кладбища доносился постепенно удаляющийся голос Хосрова-муэллима:

- Чума!... Чума!... Чума!...

Прохожие - кто с удивлением, кто с любопытством, кто с удовольствием, кто смеясь - смотрели на выкрикивающего одно и то же слово человека, длинного, худого, в старом черном плаще и на едва поспевающего за ним низкорослого неуклюжего парня, и все, наверное, думали, что вот опять по улицам Баку бродит очередной сумасшедший...

...а костер в полночь все так же горел...

...тот костер горел, горел...

...и лягушки так же квакали...

А Абдул Гафарзаде все стоял в кабинете и, массируя покрасневшую и болевшую от деревянных пальцев шею, с яростью в серых глазах говорил:

- Подлец!... Ну ничего!... Мухтару Худавенде, мерзавцу, я такой клин в зад воткну, что он будет в восторге! Негодяй!

Бадура-ханум быстренько принесла из приемной стакан холодной воды, Абдул Гафарзаде выхватил стакан из рук женщины, начал пить большими глотками и вдруг сильно закашлялся, вода разбрызгалась, кашель нарастал. Абдул Гафарзаде чуть не задыхался, колени у него задрожали, он без сил опустился в кресло, и изо рта у него полилась кровь, и, хрипя, он кашлял, и кровь заливала грудь, лилась по столу, и свежие газеты на столе стали ярко-красными.

Бадура-ханум громко закричала:

- Вахсей! Он харкает кровью!

16

Муршуд Гюльджахани