– Разве ты не заметил? Да я за весь вечер еще ни одной сигареты не выкурила. – Ирен с поспешностью наркомана, вводящего дополнительную дозу, комично накинулась на свою выпивку. – Поэтому от никотинового голода несколько свихнулась.
– Надо, чтобы стало еще худее, тогда потом будет лучше.
– А ты был когда-нибудь курильщиком?
– Очень, очень давно. И бросил еще до того, как министерство здравоохранения принялось грозить всем бедой.
– Черт побери, ты просто омерзительно добродетелен. Не куришь, ешь и пьешь умеренно. Тебе просто не от чего отказываться.
– Я было хотел отказаться от сексуальной жизни...
– Боже праведный. Это еще зачем?
– Чтобы ты смогла меня отговорить от этой глупости.
– И что, неужели пришлось бы очень уж напирать?
– Не очень.
– Так я и думала.
– Турнепсы, – сказал он победным тоном.
– Чего?
– Откажусь от турнепсов.
– Ты же ненавидишь любую репу.
– Совершенно верно.
– Гаденыш. Ты меня совершенно не жалеешь. Ты только взгляни на меня. Вся трясусь, глаза слезятся. Меня перекручивает от страшных болей. Я полная и окончательная развалина с десятитонной обезьяной, сидящей у меня на спине. А ты хочешь отказаться от репы.
– А как насчет брюссельской капусты?
– Убить бы тебя.
– Не стоит.
Глава 26
Она лежала на правом боку, положив кулачки под щеку. Пол встал медленно и тихо, не хотел ее будить; пошел, шаркая шлепанцами по полу, на кухню и приготовил себе английский кофе по вкусу – теплый, с молоком.
За окном, на фоне необычного глубокого неба постепенно проявлялся город, все ярче вырисовывались здания Лупа, очерченные восходящим солнцем. Чикаго походил на гигантскую очень четкую и резкую фотографию.
Интересно, сколько выпивох погибло этой ночью от ножа или пули?
Пол прошел к входной двери, открыл ее и обнаружил на коврике свежую утреннюю газету, потом вновь закрылся на два замка. Кофе начал закипать; он развернул газету на столе.
Внезапно Пол услышал, как струя душа бьет по стеклу, и улыбнулся. Затем прикрутил огонь под кастрюлькой с молоком.
Его внимание приковал заголовок: