Смертный приговор

Грабитель залез в автобус 46-го маршрута, которым управлял Суит, на Уэстерн-Авеню, около Эдиссона, и, как только двери захлопнулись, принялся стращать водителя. В салоне больше не было пассажиров. Суит тут же нажал кнопку тревоги, которой оснащены все автобусы компании “ЧТА”, но ни один полицейский не принял сигнал и не откликнулся.

– У меня не оставалось выбора, – пожал плечами Суит. – Ключа в кассе у меня нет. Отдать всю кассу я не мог. Да даже если бы мог, с какой стати я бы стал это делать?

Суит работал водителем семь лет.

– С каждым годом становится все труднее и труднее, – объяснял он. – Сейчас каждый день шоферы подвергаются нападениям.

Грабитель, которому по виду нельзя дать больше двадцати, не опознан, и сейчас проводится идентификация его отпечатков пальцев.

Суита, по словам представителя автобусной компании, не собираются отстранять от работы или увольнять – это дело будущего, а пока идет следствие.

Уголовных обвинений выдвинуто не было.

Глава 29

Суд по делам несовершеннолетних округа Кук был расположен в длинном приземистом мрачном современном здании – прямоугольном и безобразном; пятиэтажка подобного типа могла оказаться и фабрикой, и заводским управлением, и лепрозорием. Здание находилось в самой вершине квартального треугольника и было наискось перечеркнуто диагональным разрезом Огден-Авеню.

Шоссе 66 вливалось в Огден-Авеню: по нему неспешно катили тяжелые грузовики. Пол свернул и припарковался на Хэминтон Авеню возле бокового входа в суд по делам несовершеннолетних.

Небо застыло и стало похожим на оловянную тарелку. Шедший в декабре снег сохранился только на обочинах да в парке, где его не месили ногами и колесами. В промежутках, машина останавливалась и приходилось ждать. Пол включал обогреватель и, наконец, натопил салон и кресла до такой степени, что до них стало противно дотрагиваться, и потом он вновь ждал, пока холод не проберется сквозь закрытые наглухо окна.

На сидении рядом лежали газеты, он просматривал их не спеша, лениво переворачивая листы и наблюдая уголком глаза за выходом из здания суда. Из радиоприемника неслась какая-то странная тягучая музыка, но Полу было все равно, он не пытался поймать что-нибудь другое: таким образом, он как бы находился в чьей-то компании и, не изнывая от одиночества, мог преспокойно думать об Ирен.

Пол сделал несколько необычных приготовлений. Замазал передний и задний номер машины маслом и грязью до такой степени, что цифры стало не различить. Купил эдакую русскую ушанку: когда такую штуку натягиваешь на лоб, то лица становится практически не разобрать. Нацепил огромные солнцезащитные очки типа тех, что носят мотоциклисты, с зеркальными стеклами. А к верхней губе приклеил кустистые усы, купленные в театральном магазинчике. Он понимал, что, начав действовать в дневное время, он подвергается риску быть замеченным. С этим нельзя было ничего поделать, но ему хотелось, чтобы возможные свидетели запомнили шапку-ушанку, мотоциклетные очки и усы.

Очки и ушанка лежали на сидении под газетами. Автоматический пистолет двадцать пятого калибра лежал в кармане брюк, а “сентенниал” под сидением машины, откуда его можно было быстро достать.

Мимо пробралась патрульная полицейская машина и остановилась возле входа в здание суда. Коп и человек в гражданском деловом костюме вывели из машины двоих подростков и направились во внутрь; через несколько секунд коп вернулся и уехал. Пол взглянул на часы – 9:45.

В последующие четверть часа в здание вошли еще несколько человек. Пол наблюдал за ними безо всякого интереса, все его мысли были поглощены Ирен. Она продолжала рисоваться ему в самых соблазнительных позах, смеющаяся, покачивающая бедрами при ходьбе; он представлял ее глаза, в глубине которых затаилась озорная искорка любопытства.

Она была той женщиной, которую он мог полюбить, если все еще был способен любить.