Сын смотрит в глаза на фотографии — и вдруг они как будто ожили. Между глазами мамы и глазами сына протянулись какие-то нити, возникли непонятные токи. Они проникли в мозг сына, по всему телу пробежала мелкая дрожь. И по этим нитям потекли слова: «Мужайся, сынок! Не падай духом! Вспомни, какие трудности мы перенесли, но ничего, выжили». И сын вспомнил. Война. Эвакуация. Деревня. Мама работает учительницей в сельской школе. Встает каждый день затемно, затопляет печь, выгоняет коз в стадо. Затем печет лепешки из высушенной и толченой в ступке картофельной шелухи, кормит ими нас, детей, и бежит в школу. После школы вместе со старшим братом — на огород. А затем, вечером, засыпает над ученическими тетрадками. Как она умудрялась кормить троих детей?.. Хорошо, что помогал колхоз, обеспечивал бесплатными дровами. Но их надо было еще наколоть, что с удовольствием уже мог делать старший брат. Летом она наравне с женщинами-колхозницами работала в поле, зарабатывая трудодни. Сын помнит это жаркое лето 42-го года. Цепочку согнувшихся женщин с серпами в руках, которые жали стебли ржи, ловко закручивая их в снопы. Мальчишки и мой старший брат лет 14 складывали их в копны.
В полдень, когда солнце становилось невыносимым, все ложились в тень и отдыхали, прикрывшись от насекомых платками. Или на пахоте, когда один из этих ребят шел за плугом, который тащила лошадь, и за ними женщины, впрягшиеся в борону, как бурлаки на известной картине, и среди них мама. Это запомнилось ему на всю жизнь и выработало у него стойкое уважение к трудовым женщинам. Вот именно они выиграли войну.
Как немцев от Москвы отогнали, мы в конце 44-го года вернулись. Но в Москве жизнь была не легче. Поэтому, когда отца направили служить в военный авиационный учебный полк в Сибирь, он взял меня с собой.
Жизнь прекрасна, но ее законы жестоки. А в Москве по улицам провели колонну немцев, взятых в плен Белоруссии при их окружении армией Рокоссовского.
На заботы потомков надеяться не приходится
Были же люди! А теперь только могила. Вот и моя могила находится на Ваганьковском кладбище.
Как войдете, так по главной аллее до конца, это 1–2 километра. Далее направо примерно 150 шагов и справа, в третьем ряду — огромная, двойная, углом, серая гранитная глыба. И в ней мой портрет, который я заблаговременно врезал к своему семидесятилетию. Там же портрет матери, Журавлёвой-Троицкой Антонины Николаевны, и отца, Журавлева, Ивана Ильича, а также моей первой жены красавицы Эммы Владимировны и сестры Розы Ивановны. Площадь плиты большая, и там вполне уместятся портреты и жены Тони, и брата Льва Ивановича Журавлева, которые живы, но находятся в тяжелом состоянии. Хорошо, что я предусмотрел такой памятник. Тут всем родственникам место для портретов хватит. Теперь я вижу, что правильно врезал свой портрет заживо. Вряд ли кто-нибудь будет посещать мою могилу после моей смерти. Да и хоронить-то меня будет некому. 24 кандидата, защитивших диссертацию, — неизвестно где, близко вокруг меня их нет. О трех докторах наук, моих учениках, вообще ничего не слышно.
Такая же история и с великими людьми, похороненными на Ваганьковском кладбище. Стоит посетить их могилы: Климент Аркадьевич Тимирязев; Сергей Есенин; Владимир Высоцкий; художник Шишлов; Демихов, много знаменитых спортсменов и артистов.
В общем, на Ваганьковском вспомните большую часть истории России. Стоит посетить и найти мою могилу. Она нестандартная, к тому же это и спортивная задача.
И почти все эти могилы заброшены, даже могила К.А. Тимирязева, хотя его именем назван самый большой сельскохозяйственный вуз — Тимирязевская с/х академия. Я уже предлагал их ректору и председателю месткома учредить традиционное посещение могилы в дни рождения и смерти К.А. Тимирязева. Пока результатов не вижу. А меня если кто-нибудь будет вспоминать и посещать, так это друг Любовь Яковлевна Жаркова, к который я в течение 40 лет ежегодно по 1–2 раза в год ездил в Саранск на улицу Терешковой. Она моложе меня на 18 лет, а после нее обо мне никто и не вспомнит.
Отчаяние
Это состояние, когда надо что-то делать, надо обязательно делать, а ты видишь, что ничего сделать не можешь, ничего, ибо перед тобой стена. И ты понимаешь, что эту стену ты не пробьешь.
Такое состояние, состояние отчаяния, у меня впервые. Рак это стена, как бы кто бы с ним не боролся, он выигрывает. После 2-х лет борьбы с помощью медицины нашей и всей Европы скончался наш великий певец Хворостовский.
Передо мной газета «Комсомольская правда» от 19 марта со статьей: «Олег Табаков 5 лет боролся с раком». И что? Все-таки рак победил, и большой артист Табаков погиб… А у него, как и у меня, был рак простаты. Сколько мне осталось жить, я даже предположительно определить не могу. Рак у меня диагностировали 5 декабря, в конце 2017 года. В четвертой стадии. А когда у меня возник, сколько лет я с ним уже ходил? Этого врачи мне сказать не могут. А в анализе написано: аденокарцинома занимает 50 % площади биоптата.