Смертоносная чаша

– Я запомню. Только хочу добавить, Вы ведете следствие в одном направлении. Против Вороновой. И, насколько мне известно, собираете улики именно против нее.

– Собирать улики вовсе не обязательно, – невозмутимо усмехнулся Порфирий. – Улики все налицо. И ни один суд не сможет оправдать девушку при наличии таких веских доказательств. Есть мотив преступления. Есть орудие убийства. Что еще нужно для обвинения? И что у вас имеется против этих фактов? Только безграничная вера в невиновность девушки? И то сомнительная.

– А то, что кто-то покушался на мою жизнь, – это не факт?

– Факт, – тут же мило согласился Порфирий, – но это не значит, что он имеет отношение к делу. Вы с тем же успехом можете возвращаться вечером домой, и вас ударят по голове. Но при чем тут убийство Борщевского? Просто совпадение. Кто-то пытался украсть ценную скульптуру у Вороновой. И вы пришли некстати в это время.

– А я думал, что все случайности, имеющие отношение к подозреваемой, не могут быть для следствия просто случайностями.

Я чувствовал, что начинаю нервничать. И знал, что это вовсе не обязательно. И Порфирию только на руку: он в любую минуту может выставить меня за дверь. А мне необходимо собрать как можно больше информации, которую я сам раздобыть не в силах. В частности, информацию об этом сомнительном клубе, которым управлял не менее сомнительный человек – Толмачевский. Я не ожидал, что Порфирий сам заведет об этом разговор.

– Да, кстати, вы еще являетесь членом «КОСА»? – неожиданно спросил он меня, буравя своими глазками-бусинками.

Я пожал плечами.

– Это как посмотреть. Уходить из жизни я не собираюсь – это факт. Но и клуб пока не думаю оставлять.

Порфирий тихонько захихикал, продемонстрировав остренькие редкие зубки.

– О да! Трудно покинуть такое замечательное местечко. Наслышан, наслышан. Бесплатный изысканный ужин. К нему – прекрасная выпивка. Бесплатные развлечения в виде спектакля. Девочки – на подбор! Актрисочки, певички, поэтки. Не так ли? Я уже сам ненароком стал подумывать о бренности нашей жизни и о прелестях того света. Особенно когда уходишь туда с такими почестями и наслаждениями.

– Вы зря иронизируете, – нахмурился я. – Во-первых, никто не застрахован от таких мрачных мыслей. Даже сотрудники прокуратуры. А во-вторых, не изысканный ужин меня прельщает.

– М-да? А что же еще? Если не секрет…

– Не секрет. В «КОСА» слишком много таинственного. И это меня смущает. К тому же люди уходят из жизни, а не из клуба. Из «КОСА» один выход – на тот свет. И очень странно, что следственные органы до сих пор не заинтересовались этим заведением. И в частности его главой – господином Толмачевским, который, ко всему прочему, оказался… Случайно оказался, – добавил я с явной издевкой, – соседом подозреваемой в убийстве девушки.

И вновь этот неприятный, тихий смешок.

– Хи-хи-хи! Ну же! Никита Андреевич! Вы так подозрительны! А я-то, дурак, думал, что все артисты наивны и простодушны! Как дети. Ан нет! Ошибался! Вам бы в пору мое местечко занять. Вот бы делишки пошли на славу! В городе не осталось бы ни одного преступника. А вы все лицедейством балуетесь. Несерьезно это, миленький…

– Хватит! – не выдержал я, окриком оборвав его насмешки. – Хватит же! Я прихожу к выводу, что именно мне нужно заняться этим делом, в этом вы правы! Как и в том, что нам нужно поменяться местами. И вам вместо меня лицедействовать на сцене. Скорее – в роли шута! Что вы тут делаете, Юрий Петрович? Ответьте! Такой талант погибает в этих душных стенах, пахнущих убийствами, грабежами, ложью…

Я оборвал свой страстный монолог на полуслове, как и подобает артисту. Оборванный монолог, по законам театра, глубже проникает в сердца зрителей. Но, к сожалению, Порфирий не был типичным зрителем, и мои слова никаким образом не всколыхнули его. Он даже бровью не повел и продолжал мило, чересчур мило улыбаться.

– Браво, Задоров. Но, увы, ни я, ни вы ничего изменить не в состоянии. Так уж распорядилась судьба, что вы кривляетесь, развлекая толпу, а я эту самую толпу избавляю от неприятностей.

– Или прибавляете их.

– Вы все за старое, милый Никита Андреевич. Я думаю, раз так распорядилась судьба, то, ради Бога, не суйтесь в это дело. Идите на сцену, артист! – с пафосом заключил он. И показал пухлой розовой ладошкой на дверь.