Смертоносный груз «Гильдеборг»

Темнота — глубокая, непроницаемая и абсолютная — окружила нас. Мы были закупорены в бутылке, запаяны в консервной банке, погребены в бочке под поверхностью моря. А где-то над нами и вокруг нас разыгралось что-то, о чем на следующий день все мировые агентства печати дадут одинаково сенсационное сообщение:

"СУДНО С ГРУЗОМ U3О8 НА ПУТИ ИЗ АМСТЕРДАМА В ГЕНУЮ БЕССЛЕДНО ИСЧЕЗЛО!"

Но тут я задрожал от страха, и зубы у меня громко застучали. Никогда не дойду я до последней ступеньки лестницы, никогда не ступлю на дно этого омута! В следующее мгновение я просто задохнусь. Но наконец я почувствовал дно резервуара, и на меня навалилась безмерная усталость. Мне хотелось залезть еще глубже во тьму, свернуться в клубочек и спать. Я хотел ни о чем не думать, ничего не слышать. Ведь это сон, страшный сон! Через минуту я встану и пойду на утреннюю смену. Мир прочен и постоянен, в мире есть порядочность и свой порядок. Действуют законы и права, конвенции и договоры; человеческая жизнь имеет огромную цену. Никто не смеет безнаказанно поднять на другого руку. Добро и справедливость, свобода и правда — ценности человеческого духа…

Но Гут сокрушенно сказал:

— К черту! Найти нас не смогут, но что будем жрать? И что будет дальше?

Что будем жрать и что будет дальше?

Они уничтожили целую команду. Нельзя сказать — перебили, просто уничтожили, не осталось ничего. Капитан Фаррина стоял на капитанском мостике и пристально смотрел вниз.

— Ты видел капитана? — беззвучно спросил я. Гут не ответил. Молчал. Возможно, спал, или обдумывал, или… Или что? Что делает человек, измученный ужасом?

Остальные были уже мертвы, разорваны залпом, утоплены в морских волнах. Возврат в вечность или небытие — туда, откуда вышли. В конце концов все вернется в первоначальное состояние, все — будь то чудо бытия или самосознание. Не будешь же вечно лежать в безопасности на коленях у женщины, как ребенок или как любовник. Жизнь — это измена и обман, случайный дар, который ты должен вернуть.

Что это было? Случайность или непонятный мне план?

— Если бы я о тебе не думала… — сказала Августа.

У нас было странное супружество. Я — в Гамбурге, она — в Амстердаме, все у нас уплывало сквозь пальцы. Мир нас разделил. "Ты спала с тем капитаном?" — вертелось у меня на языке, но я молчал. Я боялся, чтобы у меня от этого не разорвалось сердце.

Я все еще любил ее — даже здесь, в глубоком замурованном склепе. В отключенном резервуаре для питьевой воды, в котором мы сейчас лежали.

А тогда вечером я одиноко сидел в «Де-Пайпе» и смотрел на прекрасную голую женщину. Она была моей женой — когда-то давно. Мы даже развестись были не способны, она боялась этого, и зачем-то мы продолжали делать вид, что женаты. Но там, в «Де-Пайпе», все кончилось.

Когда в зале снова загорелся свет и все приобрело обычный вид, появился официант и повел меня по длинному коридору в ее раздевалку. Какой-то мужчина с узковатым чужеземным лицом и седеющими волосами сидел в глубоком кресле и прикуривал длинную сигару. Преуспевающий мужчина. Ему было уже за пятьдесят, все повидавшие холодные глаза, очень плотно сжатые губы.

— Это он? — спросил мужчина, когда я вошел. Она кивнула, даже не повернувшись.

— Инженер-механик? Документы есть?

— Немецкий паспорт, временный.

— Когда-нибудь плавали?

— Я работал в доках.

— Гм…

Голос звучал бесстрастно, холодно и сурово. Мне показалось, что он того же тембра, что и голос мужчины из соседнего кабинета. "А что вы мне хотите дать, что вы мне можете предложить?"

На курительном столике лежал помятый листок обычной белой бумаги. Вероятно, упаковка от подарка, который он принес ей. Он отложил сигару, подвинул к себе бумагу, оторвал клочок и твердым почерком написал:

"Помощником в машинное отделение! "Фаррина"."

— Утром доложите о своем прибытии старшему помощнику. В час отплываем!

И он повернулся ко мне спиной. Это был он, голос из соседнего кабинета, я не мог ошибиться.

— Плывем, — сказал из темноты сдавленным голосом Гут.

Мне пришло в голову, что Августе не надо было даже и спать с капитаном. Я был нужен ему и без этого, им необходимо было пополнить состав отбросами без родины, которые они могли бы послать на дно. В ту ночь в раздевалке Августы он уже знал, что должно произойти. Ему приставили нож к горлу.

Он продал нас за пару миллионов и за жизнь своего ребенка!

Машины работали. Даже сюда доносился гул корабельного вала, наполняющий трюм.

— Мы не в Средиземном море, — хрипло зашептал Гут, — мы в Атлантическом океане. Вспомни, ты вечно глазел на берег, видел ты вчера вечером огни, когда шел на смену?

Я частенько сиживал на палубе, стараясь глотнуть немного холодноватого воздуха. С левого борта должны были быть берега Португалии, но я ничего не видел. Жаль, я хотел увидеть конец Старого Света, последний выступ Европы так, как его видывали древние мореплаватели. Как я представлял его в детстве по страницам книг.

— Огней я точно не видел, ничего не было видно, — сказал я.