Смешанный brак

Далее начинается театр абсурда. Спектакль можно назвать «Депортация», это будет правильно. Режиссера зовут Михась, он же является исполнителем главной роли. Еще одна роль отведена мне, незваному гостю, остальные участники (безымянные) являются статистами.

Итак, я приближаюсь к компании молодых мужчин, надеясь что-то узнать насчет гостиницы. У них загорелые красноватые лица деревенских людей, которые много времени проводят под солнцем, а еще много пьют.

– Гостиница, говоришь? А сам-то откуда? Немец?! Интересно, немцы здесь давно не появлялись…

Они смотрят на меня с любопытством, как аборигены на Джеймса Кука. Один абориген предлагает «огненную воду»: выпей, но его бьет по руке исполнитель главной роли. Его лицо самое красное, что оттеняет белая рубашка, не заправленная в брюки.

– Меня зовут Михась, – говорит он медленно, – я здесь главный.

– Вы главный?

– Да. Я главный. Поэтому… Хальт! Аусвайс!

Я с испугом таращусь на него (не ожидал!).

– Вам нужны мои документы?!

– Нужны. Ты будешь показать мне документы. Если не показать – будет проблема, нах!

– Проблема нах… Но вы же не милиционер, правда?

Его лицо еще больше багровеет.

– Ты с кем меня равняешь, падла?! С мусорами?! Да я этих мусоров… В рот имел, понял?!

Он упирает в меня палец, толкает, но я крепко стою на ногах. Отшатывается Михась, так что статистам приходится его удерживать. А я вдруг понимаю: он не просто пьян – смертельно пьян!

– Аусвайс, – протягивает он руку, и я, как загипнотизированный, отдаю паспорт. Михась пролистывает страницы, сверяет фото с моей физиономией и прячет паспорт в карман рубашки.

– Немец, ты знать, где находиться?

Он коверкает язык, наверное, так когда-то разговаривали оккупанты, учившие язык второпях, во время Drang nach Osten.

– Я находиться в Желудок, – пытаюсь подыграть местному «шерифу».

Михась мрачно усмехается.

– Ты, немец, находиться в партизанский край! Здесь были партизанен, и они вас мочить со страшной силой! Знаешь, почему мочить? Я тебе скажу: потому что вы убивать наших. Целыми деревнями сжигать! У меня погибла почти вся семья, я не видел ни бабушек, ни дедушек, понимаешь, немец?!

Его лицо искажает гримаса, тут же из-под руки возникает бутылка водки, и Михась делает крупный глоток.

– Поэтому я не знаю, что с тобой делать. Может, тоже убить?

Я воспринимаю это как шутку. Но тут же понимаю: шутки смертельно пьяных людей – это своеобразный юмор! Михась размышляет, делает еще глоток и машет рукой.

– Ладно, ты отсюда уезжать, немец. У него есть машина, – он тычет в кого-то из статистов. – Ты садиться в его машина и уезжать.

– Да как я его повезу, Михась?! – восклицает владелец машины. – Я же дамши!

Владельца хватают за ворот.

– А я сказал: повезешь!

Владелец бормочет: мол, как скажешь, Михась, лишь бы на гаишников не нарваться…

– Эта услуга стоит… – Михась задумывается. – Двадцать евро!

Я понимаю: спорить бессмысленно, главное, вернуть документы. Достав деньги, я тут же прячу их за спину.

– Евро в обмен на паспорт.

– Какой еще паспорт?! – недоумевает Михась.

– Он лежит у вас в кармане.

Тот лезет в карман, достает документ и удивленно его разглядывает.

– Да нах мне твой паспорт?! Бабки давай!

Меня депортируют на очень старом «Volkswagen Jetta». Это полная противоположность ухоженному «Audi» пана Анджея: краска на кузове отслоилась, видны пятна ржавчины, и мотор рычит, как Михась, словно прогоняет меня. Машина тоже стала частью местного пейзажа, и вопрос: «Почему же вы ездите на немецких автомобилях, если так ненавидите немцев?» – замерзает на моих губах.

– Гитлер капут! – вскидывает руку Михась.

Я покорно усаживаюсь в рычащий автомобиль, и водитель, толстый, потный и явно разозленный, резко срывается с места. Мы мчим по улицам Желудка, рыча и распугивая местных жителей. Водитель не смертельно пьян, но явно нетрезв, и я молю высшие силы, чтобы депортация поскорей завершилась. Там, где заканчиваются дома, машина резко съезжает на обочину, и вместо дикого рычания – благостная тишина.

– Дальше на своих двоих. Или попутку поймаешь, а я, блин, по трассе не ездец.

Толстый молчит, затем усмехается.

– Вообще-то тебе повезло: Михась мог бы запросто свалить с твоим паспортом. Он, когда запивает, может выйти из дому в тапочках – и вернуться через неделю. А мог бы вообще… Пику в бок.

– Что значит: пику в бок?

– Зарезать мог бы. У него же – ну, когда в запое – совсем крышу сносит! Он так семь лет назад одного ножом пырнул… Только весной из тюряги вернулся. Так что, считай, хорошо отделался.

На меня вдруг накатывает слабость. Мы молчим, затем я нерешительно спрашиваю:

– А у него действительно во время войны погибли родственники?

– Действительно. И у меня погибли. Только хрена теперь об этом базарить? Дело прошлое…