Смешанный brак

Чтобы отвлечься, достаю ноутбук и, включив его, получаю e-mail – привет от Гюнтера. Тот продолжает язвить, сравнивая меня – с кем бы вы думали? С Рудольфом Гессом! Ты такой же сумасброд, как Гесс, который перелетел в Англию, но что там нашел?! Отнюдь не радушный прием, напротив, оказался в тюрьме! Но он оказался в английской тюрьме, русские тюрьмы, я знаю, гораздо страшнее!

Вдруг вспоминается старый солдат, точнее одна из его поговорок: «От сумы и тюрьмы не зарекайся». Это значит, объяснял он, что каждый в этой стране может стать нищим и любой может попасть в лагерь. Собственно, со мной это и произошло: я попал в лагерь, не имея при себе даже пары чистого белья. И, смеясь, добавлял про какого-то «сокола», который «голый».

– Дорогая штучка? – толкает в бок юркий. – Ну компьютер твой? Я вот думаю: может, на них переключиться? Обувью все забито, у нас уже не берут ничего, а компьютеры, я слышал, спросом пользуются…

Он протягивает ладонь.

– Меня вообще-то Паша зовут. В смысле – Павел.

– А меня зовут Курт. В смысле – Курт.

Мы оба смеемся. Похожая на шар женщина (жена Павла) оказывается Мариной, она предлагает «колу». Я не употребляю «колу», пью обычную воду или пиво, но в этой духоте выбирать не приходится. «Кола» теплая, приторная на вкус, и я после двух глотков возвращаю бутылку.

Оказав любезность, Марина считает возможным задавать вопросы. Что забыл в этой стране? Ах, здесь ты ничего не забыл?! В Москве забыл?! Так зачем же едешь через Белоруссию? Если б ты, допустим, перегонял в Москву тачку, то другого пути нет, это верно. Но ты ведь пустой совсем!

Я вежливо отмалчиваюсь. Я не понимаю, зачем в Москву «перегоняют тачки», и вообще пока не придумал легенды, объясняющей, почему иду пешком. Я уже понял: это по меньшей мере странно, в эпоху авиалайнеров и скоростных болидов идущий пешком – либо чудак, либо преступник.

Чужая страна (Белая страна?) изменяет поведение пассажиров «Икаруса». Они явно успокоились и теперь озабоченно осматривают багаж, возвращая то, что было роздано. Вот и Марина забирает коробки, в качестве благодарности обещая показать приличную гостиницу.

– Или у тебя кто-то есть в Гродно? – уточняет она. – Ну, у кого можно остановиться?

– Нет, – мотаю головой, – в Гродно никого нет. В Минске есть один адрес.

– Ну, сказал! – смеется Павел. – Отсюда до Минска, как до Китая раком!

У меня хватает ума не переспрашивать, причем здесь «рак» и «Китай». Я предчувствую: непонимания будет много, и лучше молчать – молчащий хотя бы не выглядит глупцом.

Пассажиры высаживаются на центральной площади. Уже стемнело, из темноты то и дело выскакивают люди, обнимают приехавших, словно не виделись полгода, подхватывают сумки с коробками. Кто-то подъезжает на подержанных автомобилях, загружает товар в багажники, на площади царит оживление. Мои спутники ждут сына, который должен подъехать на своей машине.

– Вон то здание видишь? – указывает Марина. – Это гостиница. Приличная гостиница, потому что…

Она запинается, и Павел уточняет:

– Потому что гостиница принадлежит ему.

– Кому – ему? – Спрашиваю я.

–  Ему. Который сидит в Минске и всем руководит. И вон та аптека принадлежит ему, как и вся аптечная сеть в этом городе. И вообще, емустолько принадлежит, что…

– Ладно, – недовольно говорит Марина, – нечего чужое имущество считать. За своим следи!

В приличной гостинице почему-то нет горячей воды в душе, но после сегодняшнего автобуса мне, скорее, нужна прохладная. После душа я проглатываю плитку шоколада и быстро засыпаю, чтобы внезапно проснуться посреди ночи. Я долго ворочаюсь, не могу уснуть, – лучше прогуляться по ночному городу.

Город спит, поблескивая фонарями и редкими горящими окнами. Я двигаюсь медленно, стараясь запомнить дорогу обратно, и вскоре выхожу к площади с большим памятником вождю революции. На площади пусто, один Ленин высится посередине, выкинув вперед могучую ладонь.

На безлюдной набережной вижу двух вызывающе одетых девушек. Когда они направляются ко мне, откуда-то возникает милиционер. Девушки разворачиваются и исчезают в ночи, я на всякий случай достаю документы, но милиционер тоже исчезает, и я остаюсь один на один с Неманом. От реки поднимается туман, он искажает силуэты домов, деревьев, и, когда сбоку возникает нечеткий силуэт, я не удивляюсь.

– Не прячься, Гюнтер, я тебя заметил. Так почему я должен попасть в тюрьму? Ты видел, как четко здесь работает милиция?

Раздается смешок.

– Подожди с выводами: ты не сталкивался по-настоящему с милицией.

– Надеюсь, и дальше не столкнусь. А насчет Гесса ты не прав. У него была истерика, он поддался абсурдному порыву…

– Некоторые считают, – перебивает Гюнтер, – что это был план! Причем очень плохо продуманный!

– Вот именно! Я же свой план продумал во всех деталях…

– Ну да, помчался вперед, оседлав мистического осла!

– Не понимаю: почему ты так настроен против мистики?! Когда над этим хихикают бюргеры, они напоминают малолетних детей, которые хихикают над разговорами взрослых о сексе. Что-то есть такое, что бюргерам недоступно, значит, проявим цинизм…