Смешанный brак

Спустя час меня клонит в сон, и я перебираюсь на заднее сиденье. Несмотря на включенный диск какой-то рок-группы я засыпаю, просыпаюсь, потом опять засыпаю и так далее. Проснувшись в очередной раз, я понимаю, что пейзаж за окном изменился, но и внутри машины что-то меняется. Что именно? Ага, включен другой диск. А еще я замечаю, что меняются показания спидометра. Вначале стрелка дрожит возле отметки 110, затем доползает до 120-ти, до 130-ти, а после очередного пробуждения мы летим (теперь это не метафора) со скоростью 150 километров в час!

Постепенно я теряю ощущение времени, да и пространства тоже. За окном бесконечный лес, и кажется: я лечу на том же стареньком «Ю», на котором летел мой раненый учитель русского языка. А что? Наша скорость почти не уступает скорости того самолета, и точно так же сплошной массив деревьев за окном тянется и тянется, не собираясь кончаться…

Но самое удивительное ожидает дальше, когда Сэм открывает бардачок и, достав бутылку, зубами отвинчивает пробку. Он делает большой глоток, потом еще один и протягивает бутылку мне.

– Хлебни, расслабься…

Я же наблюдаю за спидометром – стрелка уже переползла отметку 160 и медленно устремляется дальше!

– Постой, Сэм… – панически бормочу я. – Не надо так быстро! И водку пить не надо, это же… Нет, я не понимаю!

– Забей! – Сэм прибавляет газ. – Гаишники сюда не суются, не ссы! И правый руль им по фигу, и мое превышение скорости… Здесь – свобода!

– Почему здесь свобода?!

– Потому что здесь – Зона!

Я ничего не понимаю. Я прошу показать на карте, куда мы едем (лес за окном уже превратился в стену из стволов), и Сэм тычет пальцем в треугольник на юге, между реками Припять и Днепр. Лишь тогда приходит понимание: Чернобыльская территория! Во мне нарастает протест: как, почему, я сюда не хочу! Но японская машина на дикой скорости несет меня в радиоактивный заповедник, и нет сил противиться неумолимому полету в преисподнюю…

Переполненный мочевой пузырь заставляет Сэма ненадолго остановиться. Вернувшись из леса, он видит, что я не притрагиваюсь к бутылке.

– Ну, чего греешь? Хлебни. Или закуска нужна? Тогда пошарь в бардачке, там сушки есть.

Спустя полчаса я уже пьяный. Я жую сушку, глядя в лес и думая о медведях-мутантах, которые бродят среди этих сосен. Они размером с гризли или даже крупнее – величиной с реликтового медведя, запросто убивавшего саблезубого тигра. Что ему какая-то «Тойота»? Медведь с легкостью оторвет правый руль; и колеса оторвет, и зеркала, а нас сожрет. Для начала, правда, он выпьет всю водку. Ему, мутанту, хорошо известно: здесь без водки нельзя, надо выводить радиацию из организма; а доза, что закупил Сэм, рассчитана как раз на медведя.

Вскоре путь преграждает шлагбаум, и машина в очередной раз останавливается. Сэм просит поднять полосатую перекладину, пока он проедет, и я, пошатываясь, направляюсь к противовесу. Шлагбаум старый, видно, установлен сразу после взрыва. Краска с прибитой к перекладине круглой железки облезла, но еще можно различить три черных лепестка на желтом фоне – знак радиоактивной опасности, отделяющей Зону от незараженной земли. И хотя я понимаю условность подобного разделения, хочется продекламировать: «Добро пожаловать в ад!».

Когда перекладина опускается на место, ощущение – будто за тобой захлопнулась массивная дверь в подземелье. Есть ли тут медведи-мутанты? Пока не вижу, зато коров-мутантов вижу! Это не коровы, это бизоны, нечто невероятно массивное, с красной шерстью и могучими кривыми рогами…

– Кто это? Лимузины.

– Лимузины?!

– Ага. Это порода коров такая, их местные выращивают – на мясо. Доить коров смысла нет, здешнее молоко закупать отказываются. А на мясо выращивать, особенно если корма привозные – можно.

– Но почему они такие огромные?!

– Да порода такая, я ж говорю: лимузины! Вот моя тачка – средних размеров, так? А «Хаммер»? Монстр! Вот и коровы эти, считай, как «Хаммер» среди остальных двурогих! Говорят, больше тонны весят, заразы такие! А мясо – пальчики оближешь: такое называют мраморной говядиной! Да ты еще его попробуешь, не переживай!

Мы медленно проезжаем мимо стада бизоно-лимузинов, с подозрением провожающих нас глазами. Наконец, возникают человеческие жилища в виде нескольких деревенских домов. Может, и люди здесь (если они есть) тоже какие-нибудь «лимузины»? Точно, угадал! Первый, кто появляется из-за деревянной ограды третьего по счету строения, напоминает австралопитека или, если угодно, снежного человека своей огромностью и обилием растительности на всех частях тела. Всклокоченная шевелюра на голове, раскидистая борода, и еще шерсть на груди, выбивающаяся из-под наполовину расстегнутой клетчатой рубашки.

Снежного человека зовут Гога, он сжимает мою ладонь с такой силой, что хрустят кости, затем долго мнет в объятиях Сэма. Он дружески выговаривает ему за то, что тот редко наведывается, и в качестве извинения получает недопитую бутылку водки. Ее содержимое тут же исчезает в Гогином чреве, кажется, не производя на него никакого действия. Мы выгружаем остальные припасы и направляемся в дом.