Смещение

— Понятия не имею, — повторил Марк. — Я вот что решил, Дик. Когда буду давать очередное интервью, упомяну вскользь об этих бумагах. Посмотрим, привлечет ли это чье-либо внимание. Если это интересно ученым, кто-нибудь из них, даже несколько, выразит желание посмотреть. Пусть посмотрит — может, разберется, что там. А если никто не откликнется, попробуйте продать, Дик. Мне это не нужно, вы понимаете. Даже как семейная реликвия. А на аукционе какой-нибудь любитель автографов даст пару сотен долларов.

— Хорошо. — Кодинари постучал пальцами по столу, в ритме можно было, при некотором воображении, узнать несколько тактов из «Ловушки для простофили», песни, которую Марк написал пять лет назад и дважды записал в разных аранжировках.

— Хорошо, — повторил Кодинари и неожиданно добавил: — Загадочно все это, вы не находите?

— Вы имеете в виду — днем пакет, а ночью…

— Да.

— Я думал об этом. Совпадение, что еще? В жизни столько совпадений, Дик… Вы знаете, что мать умерла ровно в тот день, когда родился отец? Одиннадцатого ноября. С разницей в пятьдесят шесть лет. И Лиз ушла одиннадцатого числа. Июля, кстати. День смерти матери и месяц смерти отца. И ровно через сорок лет после свадьбы родителей. И это только в нашей семье. А однажды в Аннаполисе, на гастролях в семнадцатом году, после концерта подошла ко мне девушка… как сейчас помню… точная копия Лиз. Как на ее последней фотографии. Я подумал, что это призрак. Поразительно похожа. Попросила автограф, я спросил, как зовут. «Элизабет», — ответила девушка. Представляете? Распространенное имя, что такого? Совпадение. А я в ту ночь так и не заснул. Лиз…

— Вы были близки? — осторожно спросил Кодинари. Он никогда не пытался — да и зачем? — лезть Марку в душу, официальные отношения его вполне устраивали. О самоубийстве Лиз Эверетт он читал в книге Питера Бирна, не специально, книга ему попалась тоже по воле случая — лежала на столе у клиента, он начал листать, зачитался, нашел потом в интернете и купил.

— Близки? — повторил Марк. Смотрел он поверх головы адвоката, в прошлое, наверно. Хотел вспомнить, а может, наоборот, вспоминать не хотел, но память обычно не спрашивает, хочешь ли ты вспомнить. — Нет. В какой-то степени да. Старшая сестра, все такое…

— Лиз была старше на восемь лет?

— На семь. Почти на семь, без одного месяца. Она пыталась мной командовать — обычное дело, наверно? — а я сопротивлялся, и мы довольно часто цапались. То есть, я хочу сказать, по-семейному, из-за ерунды, если посмотреть… Но чего у Лиз было не отнять: она никогда на меня не жаловалась. Ни матери, ни, тем более, отцу.

— А вы? — не удержался от вопроса адвокат.

— Отцу — никогда. Даже в голову не приходило. А маме — бывало. Я все-таки младше, и мне казалось, что Лиз надо мной издевается. На самом деле, это я потом понял, когда ее не стало, Лиз любила во всем порядок. В этом она была похожа на отца. А я… Помню, мама подарила мне на день рождения барабаны. Настоящие. Сама потом была не рада: я бил в барабаны всякую свободную минуту. Сочинял ритмы, и, наверно, у всех из-за меня гудело в голове.

— Отец это терпел? — удивился Кодинари. Про барабаны он, кстати, читал все в той же книге Бирна, довольно подробной, хотя все равно поверхностной. О том, как Эверетт-старший относился к барабанным упражнениям сына, в книге ничего не говорилось.

— Ему не мешало, — усмехнулся Марк. — Это меня, кстати, злило больше всего. Когда отец работал, он никогда не закрывал на ключ дверь кабинета. Никто и так не входил. Дверь часто бывала приоткрыта, и барабаны, конечно, отец слышал. То есть должен был… Но когда он работал, у него, похоже, отключались внешние рецепторы. Звуки ему не мешали.

— Я так не могу, — покачал головой Кодинари. — Меня отвлекает и раздражает любой посторонний звук. А уж барабаны… Представляю, будь я вашим отцом…

— Отодрали бы, как тетя Салли Тома Сойера? — рассмеялся Марк.

Адвокат на шутку не откликнулся.

— Значит, вы даете интервью и ждете, что будет дальше.

— Да.

* * *

Вита опять плохо спала ночью, Лаура несколько раз вставала, подходила к кровати, поправляла сползавшее одеяло, Вита смотрела на мать пустым взглядом, бормотала «мамочка, посиди со мной» и отворачивалась к стене, утыкалась лбом. Лаура не могла понять, закрывала ли дочь глаза, пытаясь заснуть, или бездумно смотрела в стену, и сон приходил сам. Дочь держала Лауру за руку, и пожатие становилось все слабее, дыхание — ровнее. Минут через пять Вита отпускала мамину ладонь и подкладывала обе руки под щеку. Лаура сидела еще минуту-другую, слушала дыхание, тихо вставала и уходила к себе, в соседнюю спальню, оставляя дверь открытой. Звук дыхания дочери она уносила с собой — сама не знала, как это получалось, но таким было ощущение: она слышала, как дышала Вита, даже когда варила в кухне кофе и сидела, обняв руками горячую чашку. Не пила, она никогда не пила кофе ночью, знала, что потом не заснет. Запах кофе успокаивал, как лекарство, которое врач ей прописал от бессонницы и которое она ни разу не приняла, прочитав в интернете о побочных эффектах.