Смешенье

Тут Мойше встал на носу лодки, озарённый встающим солнцем, и произнёс несколько слов на полузабытом языке, побудив Джека сказать:

– Прежде чем разделить море, вспомни, что мы в лодке и ничего не выгадаем, если воды расступятся и пучина сделается сушей.

Под руководством ван Крюйка они поставили мачты, подняли паруса и взяли курс на восток – наконец-то свободные.

Книга 5 Альянс

Элиза – Лейбницу Конец сентября 1690

Доктор!

Я провела несколько дней в Жювизи, городке на левом берегу Сены к югу от Парижа, во дворце мсье Россиньоля. Это естественный перевалочный пункт на пути с юга. Перед тем я почти месяц прожила в Лионе и теперь возвращалась в Иль-де-Франс. Жювизи стоит на распутье – отсюда можно ехать вдоль реки в Париж или на запад к Версалю. Мсье Россиньоль предоставил в моё распоряжение свои конюшни и челядь, так что мои лошади и домочадцы могли отдохнуть, пока я не приму решение. Жан-Жак в Версале, и я не видела его с отъезда в Лион, потому сердце влекло меня в ту сторону, однако рассудок понуждал ехать в Париж, где скопилось много неотложных дел. Я выбрала Париж.

Когда я проснулась сегодня утром, в поместье стояла необычная тишина. Я набросила на плечи одеяло, подошла к окну, и взорам моим предстало гротескное зрелище: за ночь весь сад украсился охапками соломы. Садовники, встревоженные резким похолоданием, допоздна укрывали маленькие и нежные растения, словно няньки, подтыкающие одеяльца малышам. К утру всё посеребрил иней. Высокие розовые кусты промёрзли насквозь. Озерца у фонтанов сковал лёд, изморозь на статуях подчёркивала рельефность мышц и летящих одежд. Царила кладбищенская тишь, потому что садовники, полночи возводившие укрепления против холода, ещё спали.

Было очень красиво, особенно когда солнце поднялось над холмами за Сеной и порозовило иней. Но, конечно, такой заморозок в сентябре – пугающий феномен, вроде кометы или двухголового младенца. Весна в этом году запоздала, и все надежды на урожай связывались с долгой и тёплой осенью. Как ни хороши были замёрзшие розы, я не могла не думать, что то же самое произошло с зерном, яблоками, виноградом и овощами по всей Франции. Я послала служанку предупредить моих спутников о скором отъезде, а сама поспешила в спальню мсье Россиньоля ровно на столько, чтобы прощанье не скоро изгладилось из его памяти.

Сейчас – как Вы можете заключить по моему почерку – мы в карете, едем по Левому берегу в Париже.

Несколько лет назад я бы места себе не находила от волнения, потому что ранний заморозок неизбежно всколыхнёт рынок, и я торопилась бы отослать указания в Амстердам. Сейчас мои заботы более сложны, хотя ничуть не менее спешны. Деньги курсируют по этой стране самыми немыслимыми путями. Думаю, можно выстроить натужную аналогию: Париж – сердце, Лион – лёгкие. Однако система не работает и деньги не текут, если люди не заставляют её работать, и мне выпало стать одним из этих людей. Сперва я имела дело преимущественно с «Компани дю Норд», поставляющей балтийский лес в Дюнкерк, и много больше, чем хотелось бы, узнала о том, как его величество финансирует войну. Позже я включилась в некую операцию герцога д’Аркашона, подробности которой до сих пор представляю весьма смутно.

Она-то и привела меня в Лион, куда я приехала на исходе августа в обществе самого герцога. Он поселил меня в своей лионской резиденции и отправился в Марсель, откуда собирался на яхте продолжить путь к югу.

Мы уже проезжаем университет. Карета движется непривычно быстро. Улицы пусты, как будто весь город оплакивает погибший урожай. Всё застыло, кроме нас, мчащихся, чтобы не заледенеть. Скоро мы окажемся за рекой перед особняком д’Аркашонов, а я так и не перешла к сути письма.

Итак, вкратце.

1. Что слышно от Софии о Лизелотте, или, как её здесь называют, Мадам? Два года назад на протяжении нескольких недель мы были очень близки. Я даже готовилась запрыгнуть к ней в постель по первому знаку, тем не менее, вопреки множеству пикантных слухов, до этого дело не дошло – я нужна была ей в качестве лазутчицы, а не для альковных утех. После моего возвращения в Версаль мы не встречались и не переписывались.

Ей сейчас очень одиноко. Её супруг, брат короля, любит мужчин, она – женщин. Казалось бы, всё замечательно, но если Мсье может открыто держать при себе сколько угодно фаворитов, Мадам вынуждена таиться. Мсье, хоть и не испытывает влечения к супруге, ревнив и всячески преследует её избранниц.

Если в придворных сплетнях есть хоть капля истины, Мадам в последнее время сблизилась с дофиной. Это не значит, что между ними возникла связь, ибо дофина спала со своей камеристкой, уроженкой Пьемонта, и, по слухам, хранила ей верность. Однако по сходству пристрастий Мадам, дофина, камеристка и ещё несколько дам образовали кружок, который собирался в личном кабинете дофины рядом с её скудной библиотекой на первом этаже южного крыла.