Смешенье

Короче, в ближайшие годы мне предстоит по большей части трястись в карете по пути из Ганновера в Берлин (а порою, возможно, и в Санкт-Петербург!) и обдумывать красивый набор логических правил. Это вполне в русле второй части проекта арифметической машины, а именно — составления правил для обработки символов. К слову, я склонен предполагать, что две системы, из которых одна управляет монадами, другая — механическим разумом, окажутся тождественны. Посему эту часть работы я предлагаю взять на себя, ибо и так занимаюсь очень сходным делом.

Вот мои предложения, Даниель, и я надеюсь, что они Вам придутся по душе. Царь — человек страшный, не отрицаю, однако он далеко от Вас и погружен в дела: усмиряет раскольников и стрельцов, воюет со Швецией. Не думаю, что Вам стоит его бояться. Как ни трудно поверить, в мире нет монарха, столь же преданного тому, что вы называете технологическими искусствами. Уверен, если мы попросим у него тонну золота, объяснив, что оно нужно для хранения данных, то незамедлительно получим искомое. Однако прежде мы с Вами должны добыть сколько-нибудь данных, дабы таблички эти не остались чистыми, как tabula rasa

господина Локка.

Искренне Ваш

Лейбниц.

Книга четвёртая Бонанца

Тихий океан Конец 1700 — начало 1701

Таковы болезни и ужасы долгих штилей, когда море гниет от застоя и под палящим солнцем отравляет ядовитым смрадом несчастных мореходов, кои, источенные цингой, жаром и лихорадками, мрут в таком количестве, что выжившие не могут достичь цели, ибо их недостаточно для управления кораблём.

Даниель Дефо, «План английской торговли»

Пятого сентября «Минерва» бросила якорь у огнедышащей горы Грига на Марианских островах. На следующее утро младшие Шафто с отрядом матросов-филиппинцев взяли штурмом вторичный конус на западном склоне горы. Здесь, на месте, хорошо видном с «Минервы», они устроили наблюдательный пункт. Два дня над ним развевался один белый флаг, означавший: «Мы здесь и живы». На третий день флагов стало два, что значило: «Мы увидели парус, приближающийся с запада», а сутки спустя — три. Последний сигнал говорил: «Это манильский галеон».

Ван Крюйк приказал готовиться к отплытию. Утром следующего дня Шафто собрали лагерь и спустились, по-прежнему кашляя и обливаясь слезами от едких вулканических газов, которыми день и ночь сочился шлаковый конус. Блаженно поплескавшись в бухточке, смыв пыль и пот, они в шлюпке вернулись на «Минерву» и сообщили, что манильский галеон на рассвете начал долгий путь к северу.

Два дня шли вдоль Марианских островов, тянущихся от тринадцатой параллели на юге до двадцатой на севере. Вулканические горы круто обрывались на глубину, другие острова были такие плоские, что (даже самые большие) возвышались над волнами не более чем на ярд-два. Их окружали мели, которые легко проглядеть в темноте или в дурную погоду. Поэтому в следующие несколько дней все силы были направлены на то, чтобы не распороть брюхо о коралловый риф. Манильского галеона не видели.

На некоторых островах обитали низкорослые дикари, сновавшие по морю на лодках с балансирами. На одном или двух были даже иезуитские миссии, выстроенные из глины наподобие осиных гнёзд. Именно из-за малолюдства эти острова и выбрали в качестве точки рандеву. Если бы «Минерва» отошла от Кавите вслед за галеоном, все на Филиппинах разгадали бы их планы. Хуже того, путешествие «Минервы» удлинилось бы на несколько недель. Манильский галеон был такой огромной неповоротливой посудиной и так тяжело нагружен манильским чиновничеством, что сдвинуть его с места мог только шторм. Если другие корабли выходили из Манильской бухты за день, то ему на это потребовалась неделя. Затем, вместо того чтобы выйти в открытое море, испанцы повернули на юг, далее на восток и двинулись опасными проливами между Лусоном и островами на юге, часто вставая на якорь и временами делая остановки, чтобы отслужить мессу на месте гибели предшественников; ибо путь был отмечен не буями, но остовами манильских галеонов двух-, десяти-, пятидесяти- и столетней давности. Наконец бросили якорь в тихой бухте у острова Тикао и три недели куковали, глядя на двадцать миль воды между южной оконечностью Лусона и северным мысом острова Самар. Пролив носил имя Сан-Бернардино; за ним до самого Акапулько простирался Тихий океан. Однако Лусон с тем же успехом мог зваться Сциллой, а Самар — Харибдой, поскольку (как свидетельствовал горький опыт многочисленных крушений) пройти между ними можно было лишь при определённом сочетании ветров и прилива. Дважды поднимали якоря и ставили паруса, но ветер немного менялся, и галеон поворачивал обратно.