Смешилка — это я!

Даже не очень опытный глаз мог безошибочно определить, что у всех стало хорошее настроение: мы уже не волновались за наших родителей, потому что они уже не волновались за нас.

Моя мама не была так тяжело больна, как Наташина. Но я часто думал о здоровье мамы и папы. Однажды я услышал по радио, что долголетие часто получают как бы в наследство от родителей, от бабушек и дедушек. Одним словом, от предков. Это меня очень обрадовало: мои бабушки и дедушки — все четверо! — были бодры и здоровы. Значит, их дети, то есть мама и папа, тоже должны были прожить очень долго!

Один дедушка был даже до того здоров, что лет десять назад развелся с бабушкой, которая тогда еще не была бабушкой в полном смысле этого слова и потому тоже смогла выйти замуж второй раз. Теперь дедушка (по маминой линии) приходил к нам в гости, как говорили, «с молодой женой», а бабушка (тоже по маминой линии) приходила со своим «молодым мужем», который был старше ее лет на пятнадцать. Мы всегда встречали их очень гостеприимно. Единственное, за чем приходилось следить, это за тем, чтобы бабушка с мужем и дедушка с женой не приходили в один и тот же день, то есть, как говорил Костя, чтобы не сталкивались. Я поинтересовался однажды своими прабабушками и прадедушками — оказалось, что они тоже жили на свете долго. Оставалось мечтать только о том, чтобы врач, выступавший по радио, оказался прав: я очень надеялся на наследственность!

Еще я слышал о том, что дети переносят любые болезни гораздо легче, чем взрослые люди. И когда мама или папа заболевали, я огорчался из-за того, что болезни внутри семьи нельзя распределять по своему усмотрению: я бы с удовольствием принимал на себя их гриппы, ангины, спазмы сосудов. И даже камни, которые где-то откладывались у папы, я бы, не задумываясь, взял и отложил где-нибудь у себя.

Я знал, что у взрослых от волнения повышается давление, сосуды сжимаются и происходит еще много такого, чего со мной никогда не случалось. В общем, мы вовремя позвонили! Все смотрели на меня так, будто хотели вслед за Наташей сказать: «Алик, спасибо!..»

И хотя все наши родители были уже успокоены, мне показалось, что телефон мы использовали не до конца.

— Давайте позвоним кому-нибудь из ребят! — предложил я.

Начали с Парамонова. Это был человек лет двенадцати с половиной, не более. Восторженность была его яркой особенностью. Он мог сделать слона не только из мухи, но даже из комара. Я знал, что если позвонить Парамонову, он растрезвонит об этом звонке на всю школу.

— Парамонов, — произнес я в трубку чуть приглушенным, таинственным голосом. — Привет тебе прямо со старой дачи!

— Вы еще там?

— А где же нам быть?

— Потрясающе! С Нинелью Федоровной?

— Нет, абсолютно одни.

— Просто не верится!

— Приезжай посмотри!..

— Одни в целой даче?

— Да. Она полностью в нашем распоряжении.

— Потрясающе!

— Мы вернемся глубокой ночью.

— Не может быть…

— Позвони ко мне домой и проверь у родителей. Или к Покойнику. Уж родители не соврут!

— Почему же так поздно?

— Мы сидели в подвале.

— Долго?

— Четыре с половиной часа. А может быть, больше.

— Потрясающе! Что вы там делали?

— Раскрывали страшную тайну.

— И раскрыли?

— Да, мы раскрыли… тайну скелета!

— Кого?

— Скелета, скелета… Не удивляйся!

— Настоящий скелет?!

— А ты думал — игрушечный?

— Чей?

— Трудно сказать с абсолютной точностью. Мы не были с ним знакомы…

— Вы в той самой даче? Которая описана в повести? Ну, в той, в которой исчез человек!

— Мы тоже могли исчезнуть. Но мы боролись!

— Их было много?

— Один человек.

— Всего один? А вас целый литературный кружок?

— Если бы ты видел его, ты бы понял… Но мы победили. Теперь он наказан и находится в заточении. Мы посадили его в подвал!

Потом мы стали звонить другим своим одноклассникам.

— Слушайте старую дачу! — говорил я. Или так: — На проводе — старая дача! Мы вернемся глубокой ночью…

Нам завидовали и поэтому сомневались:

— Наверно, сидите дома?

— Можете проверить у наших родителей. Уж родители не соврут!

Чтобы Наташа не сочла меня в чем-то нескромным, я говорил: «Мы боролись… Мы разгадали… Мы посадили в подвал…» Хотя на самом деле боролся с Племянником я один, и я один загнал его в подземелье. «Пусть для своих одноклассников я буду пока безымянным героем, зато для Наташи навсегда останусь скромным и благородным!» Эта мысль меня утешала.

— Разве нам не пора на станцию? — спросил Покойник.

— «Пора, мой друг, пора!..» — со вздохом ответил я: мы еще не успели обзвонить всех — в нашем классе учились сорок два человека.

Время у нас еще было, но сомнения меня подгоняли: «А если мы что-нибудь перепутали?

А если электричка придет раньше, чем полагается?..»

— Бежим! — сказал я. Ходить мы в тот день вообще разучились.

— Но сначала надо выпустить из подвала Племянника, — сказала Наташа.

— Зачем его выпускать?

— Чтобы он там не умер.

— О, как ты добра! — воскликнул я и прижал руки к груди.

— Пусть сидит «за решеткой, в темнице сырой», — сказал Покойник. — Разве он не заслужил наказания?

— По-моему, он свое отсидел… — Наташа взглянула на часики.