Смешнее, чем прежде (Рассказы и повести)

Через полгода Семен Семеныч привел к себе негра. Это был веселый человек, черный, словно темная осенняя ночь в этом городе. А чтоб не выделяться из всех остальных горожан, негр одевался похуже, в местные висючие штаны и полубобочку искусственного шелка.

— Может человек спать у железа? — спрашивал Семен Семеныч у негра. Он волновался, стучал ногтем по стене и сам слушал, отколупывал обои, ложился и прижимался боком к ржавому железу, которое открылось под обоями.

Дочка Семен Семеныча Галя крутила безо всякой нужды телевизор, пристроившись так, чтобы хорошо видеть негра.

Негр с улыбкой смотрел не отрываясь на Галю, но не в глаза, а почему-то в рот, в котором Галя белыми зубами кусала конфету — хорошую, прочную конфету, с сопротивлением на каждый укус.

— Понял? — спрашивал Семен Семеныч и бил негра в грудь.

— Я приходил еще? — попросился негр. — Смотреть железный стена?

— Приходи, приходи! — кричал Семен Семеныч в волнении. — Пусть Европа видит, как я живу!

Негр пришел и опять смотрел, как живет Семен Семеныч со своей дочкой Галей, и все никак не мог насмотреться. А потом негр женился на Гале и остался смотреть на них двоих навсегда.

Теперь уже сам этот негр по имени Вася спит у железной стены, а не Галя.

— Европа! — говорит Семен Семеныч с горечью. — Разве нам Европа поможет? У железа спит — и хоп хны!

Но Семен Семеныч, конечно, не прав. Европа помогла Семен Семенычу — то есть Европа (или как ее там) в лице негра Васи, который телом своим защитил его семейство от железной стены.

Очки

— Скажите, это очень неудобно — носить очки?

— Нет, я бы не сказал. В основном, удобно.

— А разве нос не натирают?

— Нет, не натирают. Носу даже приятно. Нос даже чувствует, что он нам полезен.

— А за ушами не трет?

— Нет, и за ушами не трет, за ушами привыкло.

— И глаза не устают от искаженного света?

— Ничего, глаза не устают, глазам этот свет даже нравится больше.

— Может, и мне завести, если это удобно?

— Конечно, заводите! Заводите, не бойтесь, это очень удобно. Вот только неудобно по физиономии получать.

— Ах, действительно, это как раз неудобно! Я об этом забыл. А нельзя ли попробовать не получать? Как-нибудь вовремя уклоняться или бить самому?

— Да вы что! Разве можно в нашей жизни без этого обойтись?

Даже по улице без этого не пройдешь поздно вечером. Нет, никак не обойтись, если даже стараться. Бить самому — разве мы это с вами умеем? Для этого надо целый день упражняться, надо всю жизнь посвятить упражнениям. Да и как-то, вы знаете, даже приятно. Получил — и ходишь неделю в обиде. Идешь себе: обиженный хороший человек. Нет, без этого просто не чувствуешь себя человеком! Даже слабый удар по щеке или по носу, если он к тому же не совсем справедливый, отдаляет вас сразу от всей нашей подлости, от любой нашей лжи. К тому же, надо понимать и того, кто нам бьет. У него это тоже ведь форма протеста! А вы думали, как? Он дает, протестуя, — для него это форма, мы же с вами получаем — у нас форма другая.

— Да, но как быть с очками?

— А что?

— Да ведь как же при этом их носить на лице?

— А так. А ничего. Я же, видите, ношу. И кругом люди носят. Поглядите, как много стало нынче в очках. Многие теперь предпочитают получать. Просто очки тогда падают на пол.

— Но ведь, падая, они разобьются? Они же стеклянные?

— Ну и что?

— Как ну и что? Надо будет вставлять.

— А вы хотите быть хорошим человеком бесплатно? Можно в наше время немного потратиться, чтобы чувствовать себе по-настоящему человеком? К тому же, бывает, удается схватить на лету. Так что даже не всегда надо тратиться. Да вы увидите сами. Это очень удобно!

Питательный отдых

В санатории всех превосходно питательно кормят по четыре раза в день, чтоб как следует поправлялись, кто, конечно, сумеет. И так как сюда собираются с целью поправки (для чего же еще?), то зовут в санатории всех одинаково, без имен и без званий, просто так: поправляющийся.

— Товарищи поправляющиеся! Станьте гуськом, друг за другом, в затылок! — кричит, к примеру, затейница в свои громкий рупор, что-то там затевая для пущей поправки.

Все тут же стали в затылок, приготовились поправляться поперек себя шире, кроме одного пожилого старика с морщинистой лысиной.

— А вы, поправляющийся? — закричала затейница. — Вы чего же не стали? Или вас не коснулось?

— А я не поправляющийся, — сказал спокойно старик и только сморщил грустную лысину.

— Как не поправляющийся? Почему? — удивилась затейница.

— Потому что я совсем не поправляюсь.

— А что же вы делаете?

— Я стараюсь, но никак не выходит. Не поправляется, да и только.

— Так кто же вы тогда?

— Иванов, Петр Евсеич.

— Ну хорошо, ну Иванов, а кто же вы будете тогда, Иванов?

— А так, никто. Иванов да и все. И вообще я тут недолго, скоро я отсюда убуду, потому что умру.

Затейница ненадолго задумалась, а потом сообразила.

— Тогда вы будете у нас отдыхающий! Вы же отдыхаете пока перед смертью? Значит, вы как раз отдыхающий.

На том и порешили.