Смешно до слез

Станиславский хохочет от души, потому что он старше и назвать мальчиком театрального мэтра могла только такая экзальтированная девица, как я, и со всей дури.

Не знаю, почему мальчик. Просто всех особей мужескаго пола, которые мне приходятся к душе, норовлю назвать мальчиками – от Станиславского до приблудного щенка. Собаку тоже назвала Мальчиком. Но если бы Станиславский увидел человечьи глаза этого Мальчика, он не обиделся бы на мой тогдашний крик.

Каких только глупых вопросов не задают журналисты!

– Фаина Георгиевна, кем была ваша мать до замужества?

– У меня не была матери до ее замужества.

– В вашем паспорте значится «Григорьевна». Почему вас все зовут Георгиевной?

Идиот, откуда же я знаю? Ведь это не я зову. Но выражать свои мысли открыто нельзя, потому шучу:

– Льстят.

– ?

– Гришка – Отрепьев, а Георгий – Победоносец!

– А фамилию Раневская вы в честь чеховской героини взяли?

– Нет, я взяла Ранявская, это в документах спутали.

– Почему?

– Почему спутали? Потому что неграмотные.

– Нет, почему Ранявская?

– Потому что все роняла.

Каков вопрос – таков ответ, как говорится.

Лидию Смирнову (помните такую красотку?) идеально умел снимать ее муж Володя Раппопорт. Он гениальный оператор, он даже меня в «Фитиле» снял так, что я вышла весьма ничего себе, вовсе не фрекен Бокк.

Фильмы у Раппопорта и Смирновой были всякие, в том числе полное г… но, вроде «Нового дома». И все равно Лида в нем красавица. Зло взяло, встретила ее возле дома, не смогла сдержаться, чтобы не сказать гадость:

– Лида, вчера видела фильм с актрисой-красоткой. Ваша однофамилица Смирнова. Не знаете, кто это?

Бедная Лида даже побледнела, впору валерьянкой отпаивать. Неужели ее можно не узнать в кадре?! Пришлось успокоить:

– Ну-ка, повернитесь. А теперь спиной. Лидочка, сознайтесь, это были вы?!

Та мямлит:

– Я, конечно, Фаина… Неужели я так плохо выгляжу?

– Нет, наоборот! Если на экране красотка, то в жизни Венера Милосская, только с руками.

Виктор Розов очень гордился тем, что его пьесы имеют такой успех у зрителей.

Терпеть не могу хвастунов.

Как-то раз Розов сокрушенно вздыхает:

– Как жаль, Фаина Георгиевна, что вы вчера не были на премьере моей новой пьесы!

Дождался бы уж, пока сама поинтересуюсь, как прошла премьера. Он не интересуется, потому и я молчу. Он снова заводит:

– Знаете, люди у касс устроили настоящее побоище!

Напросился.

– Ну и как, им удалось вернут обратно деньги за билеты?

Больше передо мной не хвастает.

Провинция, крошечный театрик, куда зрители заглядывают только нечаянно или с перепою. Либо когда приезжают столичные знаменитости.

Двое местных жителей стоят перед афишей, один с осуждением говорит другому:

– Глянь, как оборзели эти столичные. Через два часа спектакль, а они до сих пор не решили, что будут играть!

На афише значится: «Безумный день, или Женитьба Фигаро».

На вечере-разговорнике, как я называю иногда литературно-театральные вечера за болтовню не по теме, одна из наивных девочек, широко распахивая глаза, чтобы казались больше, томным голосом интересуется:

– Фаина Георгиевна, что такое любовь?

Девочка будущая актриса, ей бы спрашивать о ролях, спектаклях… Но вот, поди ж ты, любовь…

Смотрю на нее, пытаясь придумать, что ответить, чтобы не обидеть. Потом пожимаю плечами:

– Забыла, уж простите старуху…

Зал подхихикивает не столько надо мной, сколько над девчонкой, надо срочно отвлекать внимание.

– Но помню, что что-то очень приятное, деточка…

Теперь смеются над моим ответом, а не над ее вопросом.

Хрущевская оттепель, кажется, что можно почти все, во всяком случае, говорить многое. Разговор о том, что вот-вот падет железный занавес и, возможно, откроют свободный выезд из страны.

У меня интересуются:

– Фаина Георгиевна, а что бы вы сделали, если бы открыли границы?

– Спешно влезла на дерево.

– Почему?

– Затопчут!

Границы не открыли, залезать не пришлось. А оттепель и в погоде понятие краткосрочное. Если в нашей стране тепло несколько месяцев длится, то оттепель и того короче.

Бывали шутки, за которые можно было уехать далеко. Но меня бог миловал.

Прием в Кремле. Сам Хозяин соизволил снизойти до беседы, а у меня, как на грех, что-то болело, настроение мрачное. Хозяин ждал-ждал шутки с моей стороны, не дождался, решил подать пример:

– Вас, товарищ Раневская, и самому большому глупцу в мире не рассмешить.

– А вы попробуйте.

Стало слышно, как звенит в ухе и стучат зубы у кого-то из чинов. Что полагалось после такого ответа?

Ничего не случилось. Почему – не знаю, может, не дошло?

Дружбой с властью нужно уметь пользоваться. Я не умела, наоборот, меня до власти допускать опасно, ляпну еще что не то.

Вот Александров умел.

На приеме в Кремле Сталин, разыгрывая заботливого отца, стал интересоваться у кинематографистов, что они бы хотели получить уже завтра лично для себя.

Один жалуется на тесноту и получает квартиру.

Второй – на нехватку свежего воздуха и спокойствия для работы, получает дачу.

Третий – на проблемы с транспортом, ему обещана машина.

Доходит очередь до Александрова. Григорий Васильевич скромно просит у Сталина его книгу «Вопросы ленинизма» с автографом.