Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Характер брачной практики родовитого дворянства определялся тенденцией к эндогамии посредством предотвращения мезальянсов. Представители древних родов часто избегали брать в жены девушек из родов, выслуживших дворянское достоинство. Вместе с тем известны случаи, когда мужчина-дворянин, пренебрегая традициями, мог вступить в мезальянс. Согласно изданной 21 апреля 1785 года Грамоте на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства, выходившая замуж за дворянина женщина недворянского происхождения приобретала тем самым права дворянства: «Дворянин сообщает дворянское достоинство жене своей»[463]. В 1801 году граф Николай Петрович Шереметев (1751–1809) женился на крепостной крестьянке, которая после заключения брака стала именоваться графиней Прасковьей Ивановной Шереметевой (1768–1803)[464]. Однако ввиду того что социальное происхождение детей, рождавшихся в «неравных» браках, официально определялось в соответствии с социальным происхождением их отца, мезальянс дворянина в меньшей степени, чем мезальянс дворянки, способствовал разрушению традиционной родовой организации.

Общественное осуждение вызывал брак дворянской девушки с человеком недворянского происхождения или так называемой «свободной» профессии (композитором, артистом, художником). Главным образом по этой причине А. М. Бакунина (1768–1859) не устраивала наметившаяся в 1839–1840 годах перспектива выдать замуж свою дочь Александру (1816–1882) за В. П. Боткина (1810–1869), который был сыном купца[465]. В 1844 году ему предпочли отставного офицера кавалерии, помещика Гавриила Петровича Вульфа[466], принадлежавшего к древнему дворянскому роду, внесенному в I часть родословной книги Тверской губернии[467].

Тем не менее прецеденты мезальянса дворянок все-таки имели место. Более того, при вступлении в «неравный» брак им гарантировалось сохранение прежнего правового статуса: «…благородная Дворянка, вышедши замуж за недворянина, да не лишится своего состояния; но мужу и детям не сообщает она дворянства»[468]. Иногда дело доходило до чрезвычайно экстравагантных ситуаций, спровоцированных, что важно, инициативой, исходящей от женщины. Мемуаристка А. Н. Энгельгардт передавала одну такую историю, которую помнила с институтских времен: «К нашей даме, напр[имер], езжала одна приятельница. Мы самым точным образом знали – не от классной дамы, конечно, которая нам бы этого не сообщила, – что она злая, бьет и дерет за волосы свою горничную и влюблена в своего кучера. Что наши сведения были верны, подтвердилось впоследствии тем, что она вышла замуж за этого кучера»[469].

Разумеется, то, что могла позволить себе взрослая, судя по тексту, экономически самостоятельная женщина, было совершенно недопустимо для молодой девушки, впервые выходившей замуж. Вступление в мезальянс, скорее всего, было обусловлено именно сексуальным влечением.

Мезальянс дворянской женщины осуждался общественным мнением в гораздо большей степени, чем мезальянс мужчины. Графиня Елизавета Сергеевна, урожденная Шереметева (1818–1890), выйдя в 1846 году замуж за итальянского пианиста и композитора Теодора Дёлера, должна была уехать жить за границу, поскольку ее брак не мог быть принят «высшим обществом», к которому она принадлежала в силу своего происхождения. Как писала ее мать, «здесь все будут давать ей [дочери] почувствовать, что отныне она „жена артиста“, и все будут повторять эти слова с удовольствием»[470]. Всеобщего порицания заслуживало также и поведение матери, давшей разрешение на брак и замечавшей с горечью по этому поводу: «…не только родственники, но и все мои знакомые никогда не простят мне моего согласия»[471].

В аристократической среде выбор брачного партнера не только подчинялся влиянию семейного и родственного окружения, но и подлежал контролю со стороны императора. Е. С. Шереметева писала Т. Дёлеру о «вердикте» Николая I по поводу предстоящего замужества: «На бале его величество подошел к моей сестре Аннет и спросил, правда ли, что он слышал о моей помолвке, и неужели она и вся семья не знает, что разрешение на этот брак может дать только он и брака девушки, носящей одну из знатнейших фамилий, с артистом он никогда не разрешит. Пусть сестра передаст матери, что этот брак он запрещает»[472].

К тому же монарх не мог не принимать во внимание различие вероисповеданий обоих претендентов. Брак православной женщины с «Луккским подданным и дворянином, католического вероисповедания»[473], вызывал к себе негативное отношение в российском «высшем» дворянском обществе и не заслуживал императорского поощрения.