Смятая постель

– Как вы прекрасно понимаете, – снова начала она жалобно, – я знаю, кто есть кто! Беатрис – моя подопечная. Ее карьера не зависит от какой-то одной роли, даже если это лучшая роль в вашей пьесе; особенно, – добавила она густым меццо-сопрано, – если это роль, в которой я ничего не понимаю и, как мне кажется, она тоже. Но для вас, Эдуар, это деньги, покой, уверенность, возможность писать другие пьесы, не будучи на хлебах у кого бы то ни было!

Эдуар побледнел, и Тони, в который уже раз, судорожно замахала руками.

– …Я вовсе не хочу сказать, что вы живете на средства Беатрис, я прекрасно знаю, что все наоборот, но, в конце концов, она и сама посоветовала бы вам…

Она умолкла, потому что хлопнула входная дверь и в комнату вошла Беатрис, порозовевшая от первых холодов. Тони д'Альбре обрела смелость. У Беатрис были недостатки, но она, слава богу, была практичной женщиной. Ведь она сможет иметь с этих денег большую прибыль, как, впрочем, и Эдуар. Поэтому Тони могла ей довериться.

– Беатрис, – сказала она, – Уолкер предлагает триста тысяч долларов Эдуару за права на экранизацию «Неподвижной бури» с Глендой Джонс в главной роли. Что скажешь?

Беатрис восхищенно присвистнула.

– Мои поздравления! – сказала она. – Мои поздравления, Тони. Триста тысяч долларов! И еще до генеральной репетиции! Недурно. Стоит согласиться, Эдуар.

Он посмотрел сначала на одну, потом на другую и четко произнес:

– Я не соглашусь никогда!.. – повернулся и вышел из комнаты.

Он с силой хлопнул дверью, и удивленная Беатрис, рассмеявшись, села.

– Что это с ним? – спросила она.

Тони пустилась в пространные и путаные объяснения, но чем более пространными они были, тем яснее не становились. Стемнело, но Беатрис забыла включить свет: она задумчиво слушала Тони со странной улыбкой, и та наконец занервничала.

– Ну и что теперь? – сказала она. – То, что тебе нравится его привязанность, я понимаю, но он же ведет себя как идиот, ведь так? Ты же понимаешь, что это идиотизм?

– Конечно, – задумчиво сказала Беатрис, – конечно, я нахожу это абсолютным идиотизмом.

Она закурила сигарету и стала смотреть в сад, предоставив Тони любоваться своим профилем, с выражением лица задумчивым и нежным, и притом совершенно незнакомым.

– Более того, – рассеянно добавила она, – если говорить правду, то роль Пенелопы совсем меня не привлекает…

Тони облегченно вздохнула. Она нашла союзника там, где ожидала найти врага. «Решительно, – подумала она, тряхнув головой, – у этих артистов не все как у людей».

– Не волнуйся, – сказала Беатрис, не глядя на нее и по-прежнему рассеянно, – не волнуйся, я постараюсь его переубедить.

Все так же глядя в сад, она добавила:

– Можешь идти, Тони, дорогу ты знаешь.

И только на улице Тони д'Альбре отдала себе отчет в том, что впервые в жизни ее выставили за дверь.

Оставшись одна, Беатрис выкурила сигарету, потом другую. Она по-прежнему смотрела в сад, теперь совсем темный. Веяло холодом, и она чувствовала запахи города и увядшей резеды. «Надо укрыть цветы от зимних холодов», – подумала она. И позвала Кати, чтобы та помогла ей зажечь лампы. Когда явился Эдуар с охапкой цветов в руках, извиняясь за свой внезапный уход, он увидел спокойную и невозмутимую Беатрис: она, конечно же, ничего не знала. Эдуар не знал, что женщины типа Тони, будучи загнаны в угол, всегда стараются забежать вперед. Он и представить себе не мог, что Тони сама осмелится сообщить Беатрис о своем предательстве и что ее дружба с Беатрис, их старинное женское союзничество покоятся на взаимной жестокости и презрении. Так что он не удивился, когда Беатрис рассеянно посоветовала ему подписать контракт.

– Знаешь, – пробормотала она, раздеваясь, – эта Гленда Джонс с ее кошачьими глазами и лицом интеллектуалки – то, что надо на роль Пенелопы. Это нелегкая роль…

– Ты считаешь? – спросил он.

– Ну да! Во всяком случае, лично я ее сыграть бы не смогла.

– Но ты можешь сыграть все, – удивленно сказал Эдуар.

– Все, что меня привлекает, – да, – согласилась Беатрис. – Но, как ни странно, дорогой, в твоих пьесах мне нравятся только мужские роли.