Смилодон в России

— Ох уж эти мне фармазоны. Всю эту масонию нужно высечь кнутом. Я как раз на эту тему только что написала пьесу[382]. — Ее величество на миг выпустила когти, но тут же, совладав с собой, коротко вздохнула и одарила Бурова любезной улыбкой. — На той неделе, с Божьей помощью и тщаниями господина Елагина, премьера. Так что, князь, прошу вас быть в следующий вторник, буду рада видеть в вас зрителя внимательного и добросердечного. — Всемилостивейше кивнув, она вторично допустила Бурова к руке, прищурилась лукаво и только приготовилась плыть дальше, как откуда-то из-за ее спины вывернулся наследник, великий князь Павел Петрович. От был совсем такой, как его изображают в кино, — курносый, маленький, на удивление похожий на обезьяну. Плюс уже изрядно навеселе, точнее, в основательнейшем мрачном подпитии.

— А, никак у нас уже второй Задунайский, слава Богу еще не фельдмаршал[383], — с ненавистью, смешанной с брезгливостью, глянул он на Бурова, и ноздри его короткого сифилитического[384] носа злобно раздулись. — А потом, что это за род такой, Буровы? Настолько древний, что о нем уже никто не помнит?

Вот ведь как, на мартышку похож, а соображает. И говорит как человек. До чертиков уставший от фаворитов своей державной матушки.

— Его высочеству наследнику престола гип-гип-гип-гип ура! — лихо изобразил Швейка в камзоле Буров и, низко поклонившись с отменнейшим старанием, расплылся в улыбке обожания. — А что касаемо Дуная, его превосходительства фельдмаршала и моей скромной персоны, то поясняю вкратце, для всех: господин Румянцев — левозадунайский, а ваш покорный слуга, соответственно, — правозадунайский. Хотя, ваше высочество, это не принципиально, ибо в одну и ту же реку нельзя войти дважды, потому как, не зная броду и сунувшись в воду, даже если и пойдешь налево, то все равно попадешь направо. Теперь по второму пункту. — Буров замолчал, поклонился снова и, поймав пытливый, полный мыслей взгляд наследника, принялся развешивать лапшу дальше: — Род Буровых действительно очень древний. Мои предки сиживали у Ивана Калиты выше Хованских, Мстиславских и Заозерских. Рюриковичи у них в холопах ходили. Игнатий Буров с Евпатием Коловратом встретили смерть жуткую, лютую во славу отечества. Никита Буров командовал полком засадным в Куликовской битве, а старший сын его, Матвей, водил рати в сечу в сражении при Калке. Что же касаемо места рода нашего в памяти людской… — Буров на мгновение сделал паузу, потемнел лицом, и в голосе его послышались мука, скорбь и клокочущая святая ярость. — Когда Мамай, собака, взял Торжок[385], нашу испокон веков наследную вотчину, то предал огню все — и детинец, и кладенец, и хоромы, и утварь. А главное — семейные летописи. Увы, ваше высочество, анналами времен всегда распоряжается победитель…

— Итак, князь, приятно было, — прервала Бурова императрица, благожелательно кивнула и подала сигнал Галуппи[386], чтобы начинал новый танец. — До вторника…

Сама авантюристка до корней волос, силой узурпировавшая власть у мужа и хитростью у сына, она всегда испытывала симпатию к людям волевым, решительным, не лезущим в карман за словом. А кроме того, она отлично знала, что летописями времен действительно распоряжаются победители[387].

“Ну, слава Богу, кажись, клюнула”.

Чесменский глянул царице вслед, то ли перекрестил пупок, то ли просто почесался и, содрогаясь от звуков музыки, с видом христианина на арене Колизея, повернулся к Бурову:

— Князь, еще немного и меня стошнит. Пойдемте-ка лучше выпьем и как следует закусим. В тишине. Один черт, раньше девяти уходить отсюда неуместно[388].

Однако в тишине не получилось. У закусочного стола Алехан встретил адмирала Спиридонова, с коим зело геройствовал в Хиосских водах, и они стали вспоминать лихое боевое прошлое: как палили в упор по супостату, стоя на шпринге, сиречь мертвом якоре, как снимали знаменитые шальвары с злокозненного Крокодила Турции[389], как сожгли при посредстве брандеров[390] запертую в Чесменской бухте оттоманскую армаду. При этом флотоводцы, естественно, пили ром, употребляли матерно-морскую терминологию и не обращали ни малейшего внимания на окружающих. Какое дело морским волкам до жалких сухопутных крыс? Да и до смилодона тожа. В общем, посидел Буров, посидел, заскучал и поднялся.

— Пойду ка я, ваша светлость, пройдусь. Засиделся что-то.

— Давай, князь, давай. У кареты встретимся, — не поворачивая головы, отозвался Чесменский, вилкой зацепил кусочек балыка и полез к Спиридонову чокаться. — А помнишь, Григорий Андреич, как ты приказал оркестру-то играть самое бравурное? Марш сей прозвучал для оттоманов похоронным[391].