Смилодон

В пещере между тем от разговоров перешли к действиям. Клацнула спускаемая пружина, с рокотом заработал механизм, и колонна с прикованным человеком стала медленно уходить под землю. И сейчас же раздался вопль, дикий, душераздирающий, казалось, заставляющий вибрировать камни. Скапена будто опускали в огнедышащее жерло – тело его судорожно билось, грудь была в крови и слюне, кожа под кандалами лопалась, как пергамент. Кричал он долго, столб опускали медленно. Наконец, словно поплавок из воды, колонна вынырнула на поверхность, уже без пленника, густо окрашенная в радикально красный цвет. Скапен был мужчина видный, полнокровный…

– Да, строго у них тут, – заметил Буров и начал представлять, как будет разговаривать с Луи, но тут полет его фантазии прервался – с улицы зашли, судя по шагам, двое. А галерея-то узкая, не разминешься… Снова прозвучал все тот же вопрос, на который Буров дал все тот же ответ. Правда, в более конкретной форме, из волыны в упор. Не время кулаками махать, да и не место. Ну а ствол есть ствол, пуля продырявила обоих любопытствующих, хорошо отметилась в стене, и только расплющившись в медаль, наконец угомонилась. Грохот выстрела ударил по ушам, эхо разнеслось под сводами пещеры. Получилось весьма эффектно, однако ни Буров, ни шевалье аплодисментов ждать не стали, подались на выход. Степенно, без особой спешки, стараясь не шуметь – ночью плохо видно, но отлично слышно. Едва они выбрались на воздух и отпрянули в сторону, как с полвзвода сопящих воинственных молодцов, тех самых, что мочились на мегалиты, ломанулись в пещеру. У входа в галерею возникла давка, и это было хорошо. Без особых хлопот Буров и шевалье срезали угол, убрались с поляны и вышли на дорогу. Судя по еле слышимым крикам, от преследователей их отделял добрый километр. Теперь успех акции зависел от Бернара.

– Опа, – Буров вытащил огниво, зажег свечу и принялся описывать замысловатые восьмерки. Эх, где же ты, проверенный спецназовский фонарь, луч которого виден аж за десять километров. Впрочем, и свеча не так плоха – метров с пятисот вполне заметна. А уж если вглядываться…

Со зрением и бдительностью у Бернара было все в порядке. И минуты не прошло, как застучали копыта и из темноты материализовался экипаж.

– Ы-ы-ы!

Одно из двух – или Бернар был действительно дурковат, или же играл свою роль с потрясающей гениальностью.

– Ну, молодец. Давай нах хаузе, – Буров и шевалье быстренько погрузились в карету, а спустя мгновения – в здоровый, без сновидений сон. Заслужили.

Проснулись они уже дома, на дворе усадьбы. Никто их не встречал, все было тихо. Хозяйство маркиза де Сальмоньяка спало.

– Как насчет ветчины? Под бургундское? – поинтересовался Буров, шевалье кивнул, и они знакомой дорожкой зарулили на кухню, где, правда, не задержались – усталость брала свое. Хрен с ними, с окороками, паштетами и салатами. Спать, спать, спать. Однако отдохнуть, как следует, Бурову было некогда. Покемарив, не раздеваясь, пару часиков, он проснулся, встал, взял кое-какой инструментарий и бесшумно, словно кот, выскользнул в коридор. С ночной, блин, инспекцией. В комнате Лауры все было тихо – изменщица рыжая где-то шлялась, а вот братец-адвокатец уже изволил прибыть и почивал себе, легонько похрапывая. Очень трогательно и невинно.

“Я тебе устрою, падла, тихий час”, – Буров с минуту покопался с замком, прислушался, без стука вошел и плотно прикрыл дверь. Посмотрел по сторонам, приблизился к кровати и от всей души выдал братцу интенсивный наркоз. Пришел тот в себя уже на столе. В чем мама родила, на спине, с верхними и нижними конечностями, крепко принайтовленными к ножкам. С собственным шелковым чулком, плотно забитым в рот. В полнейшем конфузе. Рядом стоял голый по пояс Буров, задумчиво перебирал металлические предметы, и в голосе его тоже слышалась сталь.

– Слушай внимательно, повторять не буду. Если ты решишь играть в молчанку и умереть героем, ты им и умрешь. Чрезвычайно мучительно. Если все же ты захочешь поговорить, кивни. Тогда, может быть, умрешь быстро. Считаю до трех. Раз… – Он взял зловещую, на манер бурава, железяку, взвесил в руке и дотронулся ею до мужской гордости Луи. Примерился, и острое, бороздчатое жало стало медленно вворачиваться внутрь. – Два…

Считать до трех не понадобилось, средний братец кивнул.

– Сообразительный, – Буров вытащил бурав, затем кляп и ласково спросил: – Маркиз с тобой?

– А ты ведь мне сразу не понравился, – Луи брезгливо сплюнул и, надо отдать ему должное, хоть и криво, но ухмыльнулся. – Не дергайся. Ни маркиз, ни сучка твоя рыжая нам не нужны. Потому как примитивы. Воображения ноль.

– “Нам” – это кому? – Бурову сделалось занятно, он убрал окровавленную железяку с живота пациента. – Нельзя ли поподробнее?