Смилодон

Окровавленный, в разодранной рубашке, с дымящимся пистолем в руке он был великолепен. Глаза его метали молнии, губы улыбались, лицо выражало единственное желание – умереть. Героем. Понять его было несложно: резидентура раскрыта, агенты сгорели, задачи не выполнены. Лучше уж уйти с честью, прихватив с собой как можно больше врагов.

– Ты слышал? Хорош играть в войну, пошли, – Лаура потянула Бурова за рукав, резко описала круг шпагой. – Шевалье, Мадлена, Бернар – за мной! Живо! Эй, кто-нибудь, дайте фонарь!

Стремительно, еле сдерживаясь, чтоб не перейти на бег, она спустилась в подземелье, открыла маленькую потайную комнату, а в ней массивный, поражающий своими размерами сейф. Что там коды, шифры, казна – слона спрятать можно. И ни один враг не узнает.

– Вот этот, – Лаура, не колеблясь, указала на сундук. Бернар, кряхтя, взвалил его на плечи. Анри, Мадлена, Буров взяли фонари, зажгли и двинулись следом за начальницей по узкой винтовой лестнице, которая брала свое начало прямо из секретной комнаты. Из глубины тянуло затхлостью, тленом, плесенью, тени на выщербленных стенах плясали, будто живые. Бернар, цепляя сундуком о камни, сдержанно мычал, Мадлена, чтобы не мести подолом, придерживала юбки, Анри не отнимал руки от шпаги, а Буров слушал, слушал, слушал… Стрельба наверху продолжалась – молодец маркиз, не унывал, умирал с музыкой. Во славу начальственной глупости, наплевательского отношения и полного пренебрежения человеческой жизнью. У нас на Руси всегда так. Страна большая, бабы еще нарожают…

Спускались недолго. Где-то на глубине двух десятков метров лестница сделала заключительный виток и вывела в широкую, с низким сводом галерею, чем-то очень похожую на метростроевский туннель. Под ногами заскрипел сырой гравий, в темноте послышались шуршание, мерзкий писк, царапанье когтей. Вот они какие, знаменитые катакомбы, пристанище разбойников, правдолюбцев и крыс. Верно говорят, что земля под Парижем, словно изысканный французский сыр, – вся в дырках.

Лаура шла целенаправленно, без плутаний, видимо, знала дорогу. Время от времени она останавливалась, смотрела на потолок, где изгибалась жирная черная линия, довольно хмыкала и шагала дальше. Только единожды она все же задумалась, закусила губу, и сразу Бернар зафыркал, закивал, замычал, указывая путь. Как видно, здесь он ориентировался лучше всех. Хотя дело это было непростое. Весьма. Все эти галереи, боковые ходы, изогнутые штреки и вертикальные колодцы образовывали грандиозный, Ариадне <Имеется в виду Ариадна, снабдившая Тезея путеводной нитью.>и не снилось, трехмерный лабиринт. Кое-где галереи выходили в естественные полости, очень древние, и в свете фонарей на стенах возникали то изображения животных, то ископаемые петроглифы, то отпечатки чьих-то рук. В одном месте перед взглядами предстал огромный сталагмит с насаженным на него козлиным черепом. Первобытные охотники? Сектанты? Сатанисты? В общем, тот еще лабиринт – черт ногу сломит, Минотавр <По его душу и подался Тезей в критский лабиринт.>удавится. Однако ничего, шли себе потихоньку, ведомые Лаурой, без приключений. Пока дорога не привела в глубокую, шириной метров в пять расщелину, изрядно напоминавшую Стикс, – отвесные края, жуткое зловоние, похоронное журчание вод где-то далеко внизу. Страшную-то страшную, но вполне проходимую – по шаткому, переброшенному с берега на берег деревянному настилу.

– Ы-ы-ы! – сразу чему-то обрадовавшись, замычал Бернар и первым, подавая пример отваги, пошел по древним колеблющимся доскам. – А-а-а!

Благополучно форсировал преграду, сбросил сундучок с хребта, а потом произошло непредвиденное.

– Момент, друзья мои, – вдруг на изысканном французском произнес он, нагнулся и одним движением отправил в пропасть ни в чем не повинный мосток. – Миль пардон.

Доски упали вниз, в мутное зловоние вод.

– Ты что ж это делаешь, гад? – первой вышла из ступора Лаура, и рука ее непроизвольно потянулась к инкрустированной рукояти пистолета. – Забыл, мерзавец, как лежал на колесе кверху яйцами?

В ее голосе звучала ярость загнанной пантеры.