Смирительная рубашка для гениев (СИ)

- А вот я вам скажу "что". Некоторые из писателей находятся в просоночном состоянии. Как бы это вам объяснить... Это когда человек просыпается, но не полностью, так сказать, пребывает в "опьяненном сном" состоянии. Пробуждение от сна у него происходит неравномерно, в первую очередь, захватывая низшие функции, а часть мозга, отвечающая за адекватное восприятие действительности, спит. Писатель хотя и понимает, что книги его не приносят никаких денег, все равно, находясь в просоночном состоянии, продолжает автоматически писать и писать, писать и писать все новые и новые книги... У него отключена часть мозга и убедить его остановиться просто невозможно.

- Красивый образ, - сказал я, от удовольствия заерзав на стуле. - В просоночном состоянии находится вся наша литература. Да что литература, вся страна в таком состоянии. Когда проснулись, как вы говорите, низшие функции: выпить, пожрать, за границу съездить, машину купить... Высшие функции мозга, отвечающие за духовность, спят. Хороший образ - "просоночное состояние".

- Да... - задумчиво проговорил Алексей Алексеевич. - С вами работать и работать... Но это не образ, как вы изволили выразиться. Это диагноз, и к стране он не применим, а вот к писателям даже очень применим!

- Так вы имеете в виду, что я тоже, - я покрутил пальцем у виска, - того?!

- Ну, нет, конечно!.. Вот мы с вами пойдем на экскурсию по отделению, я покажу, кто по настоящему "того"...

Зазвонил телефон, Алексей Алексеевич снял трубку.

- Как?! Приступ?! Опять демонстрирует укус ангела?! Сейчас буду.

Он положил трубку и некоторое время, шевеля бровями, смотрел на нее. Потом поднял на меня глаза и словно очнулся.

- Ах да, мы же не закончили... Мне срочно нужно отлучиться - у больного приступ.

- А с вами можно?

- К сожалению нет, это очень опасный буйный больной ... Наверное ему другие лекарства нужны... - в задумчивости проговорил он сам себе. - Так! Подождите меня здесь, я скоро вернусь.

Алексей Алексеевич поднялся и, озабоченно шевеля бровями, отчего очки его сползали на кончик носа, двинулся к выходу.

- Кстати, - уже открыв своей ручкой дверь, обернулся он, - если чая захотите, пожалуйста.- он кивнул в угол кабинета, где стоял кулер, а рядом на столике чайные принадлежности. - Будьте, как дома.

И вышел, захлопнув дверь.

- Как дома, - вслед повторил я. - Спасибо, уж лучше вы к нам.

Странный у нас с психиатром получался разговор. Даже хорошо, что он отлучился, можно наконец в одиночестве обдумать все, что он говорил. Значит, раз я пишу книжки, то он считает меня не вполне нормальным, находящимся в просоночном состоянии. Но это же полный бред! Если человек занимается творчеством, это говорит о его богатом внутреннем мире. Он просто смотрит на действительность по-другому, не так как серая масса людей, которая бездумно гоняется за деньгами или просто живет примитивной жизнью. По-моему у психиатра самого не все дома. А просоночное состояние - интересный образ. Я достал из-за пояса тетрадь и записал: "Просоночное состояние литературы". Поставил точку и дописал: "Страны".

Но отчего же он не идет? Сказал "скоро вернусь". Я встал и, подойдя к столику с чашками, приготовил себе кофе.

"В чем-то Алексей Алексеевич прав - ну, разве нормальный человек в наше материальное время будет заниматься тем, что не несет никаких средств для существования. Ради чего? - с иронией думал я. - Ради посмертной славы, которая, как известно, ничего уже не стоит. Конечно, здорово, если твои книги будут читать после твоей смерти. Но тебя то это уже не будет волновать. Слава, деньги и женщины нужны не полуразложившемуся под землей трупу, а мне сейчас, такому живому и настоящему... Действительно, что я имею, ради чего ночами не сплю, а все пишу в своих тетрадях, зачеркиваю, опять пишу..."

Мрачные стены бывшей тюрьмы навевали тягостные, соответствующие месту мысли. Интересно, сколько времени? Мой телефон разрядился и не подавал признаков жизни, часов у меня не было.

Нет! Это уже наглость - так надолго уходить! Хотя бы заглянул, предупредил. Сколько ждать то еще?!

Поставив пустую чашку на столик, я, заложив руки за спину, прошелся по камере: дверь железная с забитым глазком, а там, где сейчас столик с кофе, наверное, размещалась параша. Подошел к зарешеченному окну. Такие решетки точно не перегрызешь. Окно выходило во двор, сейчас там никого не было, дальше за тюремной стеной виднелась часть улицы. Я вдруг ощутил себя узником, навалилась отчаянная тоска.

Из хозяйственной одноэтажной постройки вышел человек в белом халате и двое в пижамах с алюминиевыми баками для варки. Они погрузили баки на тележку и повезли через двор. Дальше за забором раскинулась воля, там жили свободные люди, они бродили по улицам взад-вперед, кто куда хотел... Со своими заботами и проблемами, которым ни за что не пробиться за массивные стены, и это была не изолированность, а защищенность от внешнего враждебного мира, по которому рыщут маньяки, похищающие писателей. Уж отсюда-то меня точно никто не выкрадет! От такой мысли мне вдруг стало удивительно легко и спокойно.