Смит… как любой из нас

Изреченная мысль не может вернуться в клетку, где она родилась, и даже тот, кто породил эту мысль, не в состоянии что-либо поделать с ней, чтобы вернуть ее назад.

Он предоставляет ее самой себе, в том случае, если она в состоянии принять определенную форму в пространстве и во времени, или же отдает в руки таящихся в бесконечности злоумышленников, если у мысли нет мощной защиты.

Тем хуже для нее, если она окажется под угрозой; если основываться на гипергеометрической теории, то нельзя не увидеть, что всегда найдется демиург, способный овладеть этой мыслью и обратить ее, если потребуется, против ее автора.

— Дай грошик, дай грошик, — проскрипел чей-то голос из темного угла комнаты.

— О чем это ты, господин Хипп? — рассеянно поинтересовался мистер Смит.

— Я… я… я… — невнятно забормотал попугай.

Мистер Смит снова взялся за перо:

Можно вывернуть наизнанку, словно чулок, самые мудрые афоризмы.

Известно, что Бог сводит с ума людей, которых хочет погубить…

Это очевидно…

Но что если люди, которые, в свою очередь, хотят погубить Бога, тоже попытаются свести его с ума?..

— Зернышек! — внезапно раздался торжествующий крик попугая. — Я хочу зернышек на один грошик!

— Подожди минутку, мой красавец, сейчас ты получишь свои зернышки, — ласково ответил хозяин.

Послышалось дребезжание колокольчика у входных дверей в лавку.

— Чем ближе к вечеру, тем более серьезные покупатели, — любезно улыбнулся мистер Смит подошедшей к прилавку бедно одетой женщине. — Что вам будет угодно, миссис Гильдер?

— Полфунта крекеров и небольшую баночку патоки, мистер Смит.

Увидев, что бакалейщик достал толстую тетрадь, чтобы записать сумму заказа на ее счет, увеличив таким образом размеры кредита, она торопливо добавила:

— Впрочем, дайте-ка мне лучше большую банку патоки и два фунта крекеров.

— Сто фунтов крекеров! — заорал попугай из задней комнаты.

Мистер Смит извлек из банки огромный кусок кленового сахара, завернутый в серебристую бумагу, и с улыбкой протянул его женщине.

— Это для вашей внучки, миссис Гильдер.

— Спасибо! — воскликнула бедная женщина, даже не пытавшаяся скрыть радость при виде столь ценного подарка. — Спасибо вам, мистер Смит! Да благословит вас господь за ваше великодушие!

— Сильно сомневаюсь, что он поступит таким образом, — пробормотал бакалейщик, когда вернулся к письменному столу и снова взялся за перо.

Сгустились сумерки; мистер Смит зажег лампу и замер на мгновение, прислушиваясь к отдаленному ворчанию грома.

— Странно… Вроде бы сегодня днем ничто не указывало на приближение грозы, — вздохнул он. — Кошки, красная капуста и гроза — вот три вещи, которые я не люблю.

— Гррум! Гррум! — пробубнил попугай, пытаясь имитировать раскаты грома.

Склонившись над рукописью, мистер Смит начертал в конце страницы:

И не нужно ничего дополнительного, чтобы Тот, кто может быть назван сотней самых страшных имен, разглядел в глубинах безмерности, если не бесконечности, что его вечное бегство перед открытиями человека пришло к завершению, и что это означает — как для Него, так и для Времени и Пространства — конец всего…

* * *

Этой ночью над районом Рассел-стрит разбушевалась гроза.

Три раза подряд чудовищные разряды молний обрушились на бакалейную лавку и мгновенно стерли ее с лица Земли.

На следующее утро пожарные, затушившие последние очаги огня, извлекли из-под тлеющих развалин бренные останки лавочника.

Верный своим удивительным капризам, небесный огонь пощадил попугая, удовольствовавшись тем, что уничтожил его клетку.

— Как его звали, этого беднягу? — поинтересовался молодой репортер у соседа, кивнув в сторону лежавшего на носилках изуродованного тела.

— Смит… — ответил тот со вздохом.

— Смотри-ка, так же, как меня, — удивился журналист.

— И как меня, как меня тоже, — раздались голоса среди толпившихся вокруг любопытных зрителей.

— Смит! — донеслось с неба.