Читаем СМОГУ. Победить рак полностью

Мы сидим-сидим, смотрим-смотрим, а они вдруг выходят из подъезда и видят, что мы сидим в их машине. Неслыханная наглость! Возмущению их не было предела, мы кое-как вылезли через это крошечное окошко из машины, скорее мчимся в мой подъезд, закрываем за собой дверь. Спрятались на втором этаже за какими-то ящиками, сидим там тихонько, сначала не издавали ни звука, а потом начали потешаться, что-то выкрикивать: «Эй, где вы, мы здесь!»

Через полчаса на этаже кто-то появился. Прибежал почти туда, где мы сидели, ходил не меньше минуты, а то и больше, потом вышел, спустился, закрыл дверь. Мы перепугались так, что еще час сидели тихо. Так нас и не поймали за это!

Много было веселых историй в детстве во дворе. А пацаны те, хозяева «Запорожца»… Один вот, например, за убийство сидит, будучи пьяным, пырнул друга ножом за то, что тот денег ему одолжить отказался, а остальные – кто куда, кто живет, кто уехал давно из города.

* * *

О школьных годах вспоминаю не очень много. Класс у нас был, мягко говоря… нет, не то чтобы дегенераты, конечно, но относились мы друг к другу так себе. Все клички друг другу давали. У меня, например, была кличка «мешок». Ну, от фамилии Меньшиков, по всей видимости. И более сплоченным коллективом, то есть тем, что называется «класс», мы стали уже под конец обучения, когда пришла пора прощаться.

За всю свою школьную жизнь я ни разу не прогуливал уроков, хотя и не было каких-то конкретных предметов, к которым я питал бы жгучий интерес. Но пропускать занятия все равно не хотелось. Правда, прогульщиков в моем классе и без меня хватало. Несмотря на нормальную посещаемость, учился я не то чтобы очень прилежно. Как-то, помню, была одна четверть, за которую у меня были тройки по всем предметам, и лишь по физкультуре стояла четверка.

В общем, школу я любил не особенно, но это никак не отражалось на моем интересе к некоторым предметам. Например, к истории, причем были отдельные темы, которые я изучал особенно глубоко. Например, было интересно изучить историю моей фамилии, она очень старинная, и я знаю ее назубок, и оценки за такие темы у меня всегда были хорошие. Думаю, это знакомо многим: когда есть интерес, все получается очень хорошо. Важен стимул.

<p>Армейские будни</p>

Я всегда хотел идти по военной линии. У нас в семье это потомственная профессия: папа – пограничник, дед – подполковник ФСБ. Военное дело всегда увлекало меня. После девятого класса я решил получить среднее образование, потом идти в армию, а уже после поступить в институт. Словом, я оказался в одном из владимирских колледжей на техническом факультете. Там я проучился три курса, после чего все-таки оказался в армии.

Мне исполнилось восемнадцать, призыв уже заканчивался, но, видимо, в военкомате был недобор, а потому к потенциальным призывникам, которые уже достигли совершеннолетия, просто приезжали домой, без разницы, учатся они или нет. Позвонили и в мою дверь: мол, надо срочно подписать какие-то бумаги, чтобы потом без проблем попасть на медкомиссию, пятое, десятое… В общем, подписал я одну бумагу, другую. Смотрю, а на меня уже форму примеряют. Думаю: да, что-то не то. Позвонил отцу, рассказал, а он мне: «Ты что подписывал-то?!» Я отвечаю: «Ну, военник, еще кое-что». «Ну, поздравляю, – говорит, – теперь ты служишь».

Казалось того, что все наперекосяк. Мы ведь с двоюродным братом собирались после колледжа вместе в армию идти, в одну часть хотели попасть, в одну роту, а тут… Про все совместные планы пришлось забыть. Брат пошел служить уже тогда, когда я вернулся. Ну а меня направили в Нижний Новгород. Там, в армии, и начались первые проблемы со здоровьем. Держалась постоянная температура – не очень высокая, 37–37,2. Но там с этим строго: три раза в день термометрия, а если что – лазарет. А в армии не любят больных, ведь как это – другие работают, а ты лежишь в больничке, лечишься?

Это уже потом мне сказали, что, раз еще там у меня появились эти симптомы, значит, уже тогда онкология у меня была. Но я не придавал этому значения и выкручивался, как мог. Да и кто в армии будет думать об онкологии? Там совсем другим болели. Пневмонией, например, были даже случаи, что ребята умирали от этого. Правда, воспаление легких у многих было: все же условия не самые легкие, особенно когда зима на дворе. За нашим здоровьем вроде как следили, но постольку-поскольку. Например, ставили в помещениях тарелки с нарезанным луком, чтобы микробов убивать. В столовых мы ели чеснок. Но лазарета старались избегать: если ты лежишь там, ты вроде как плохой.

На носу была присяга, родные обещали приехать ко мне, а у меня на градуснике почти сорок. Все-таки за три дня сбил температуру, выписали меня, а потом я старался не замечать общее недомогание и повышенную температуру.

Перейти на страницу:

Все книги серии Звезда Рунета

Сфера-17
Сфера-17

Если вас интересует будущее человечества, то эта книга ваша. Ауренга – автор, который может заглядывать за горизонт. И она увидела, что наше грядущее грандиозно и страшно. Люди, конечно, не останутся жителями только одной планеты. Они заселят всю Вселенную. Наши потомки обживут тысячи планет.«Я любил острые скалы Циа, – рассказывал о своей планете главный герой «Сферы-17», – его штормовой океан, серебряные пустыни и красные леса, где на тысячи километров вокруг нет ни души и даже спутниковая связь едва ловит. Во всём этом было грандиозное величие и поразительная красота, но не было главного – изменчивости, порыва, движения вперёд. Море и пустыня существовали миллионы лет и будут существовать, покуда на Циа людей не станет столько же, сколько на Сердце Тысяч, и бионебоскрёбы не пожрут всё под собой…»Однако даже через тысячи лет суть гомо сапиенс не изменится. К сожалению, наши потомки унаследуют все пороки своих предков. И поэтому проблемы останутся те же: борьба сверхмощных корпораций, грязные политические интриги, шпионские игры, экономические блокады, борьба за независимость, вырождение целых империй.Но сохранится и главная ценность, ради которой человек всегда, во все времена шёл на подвиги и совершал самые отчаянные поступки – это любовь. Классическая космоопера ставит перед нами – представителями нынешней цивилизации – главный вопрос: на что можно пойти ради своей Родины, а на что ради любви?«Есть такая банальность на Светлой стороне Силы: «высочайшее из искусств – любить людей», – признавалась в одном из своих интервью Ауренга. – Я вижу смысл своего занятия в том, чтобы сделать такой текст, в котором читателю будет хорошо. Хорошо не в смысле «погладить нежным пёрышком», а так… по-настоящему хорошо».

Ольга Онойко

Фантастика / Космическая фантастика / Социально-психологическая фантастика / Социально-философская фантастика
Сломанные цветы (сборник)
Сломанные цветы (сборник)

В эту книгу вошли два произведения. «Сломанные цветы» – это правдивое откровение об играх, в которые играют люди. Но всегда ли прав тот, кто счастлив? Всегда ли счастлив тот, кто прав? Эта книга даст ответы на многие вопросы, которые мы боимся задать вслух. Можно ли обмануть судьбу? Оказывается, можно. Каждая секунда – это шанс все изменить. Прочитав этот роман, никто не останется прежним. Пришло время долгожданных перемен в вашей жизни. Эта книга полностью изменит вас. «Вселенная внутри» – это необычная история, которая произошла с обычными людьми. Удивительная лавстори, которая вспыхнула по ту сторону скучной повседневности. Такое могло случиться с каждым. Эта книга – больше, чем попытка доказать, как много значат человеческие переживанья. Ведь невозможное становится возможно, когда твое сердце тикает все сильнее. Ведь лучше иногда падать, чем никогда не летать…

Анна Бергстрем

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное