Смоленская площадь

Не дождавшись от Раменова объяснения его рыку, присутствующие демонстративно занялись своими делами: Лаура промокала глаза и пудрила щеки, время от времени поглядывая на часы. Евгения сосредоточилась на соке, изредка бросая взгляды на незнакомца.

— Странное дело! — пробормотал незнакомец. — Я вот битый час пристаю к Вашему отцу с вопросом не знакомы ли мы с ним. А теперь… теперь действительно готов непрестанно спрашивать о том же и Вас! Но успокойтесь! Несмотря на явно присутствующий старческий маразм, я не смог бы забыть такую красивую девушку!

Он галантно наклонил голову и заработал веселую улыбку девушки. Затем, не зная чем себя еще занять до некоего часа «Х», еще раз обвел глазами кабинет, потер уже заросший подбородок и сосредоточил взгляд на столе.

Дерево. Старинной работы. Вычурные, далеко выступающие когтистыми лапами ножки.

Стильный канцелярский прибор.

Массивные часы. По-видимому из натуральной бронзы.

Сложенные аккуратной кучкой рабочие бумаги.

Светильник авангардной формы.

Фотография.

«Все… готовься… время…» Раменов приоткрыл глаза, сквозь ресницы наблюдая за «московским хрычом».

Владислав слегка развернул фотографию к себе…

Звон разбитого стекла привлек внимание всех кроме Раменова. Он, очень спокойный, сидел на диване, лишь приоткрыв веки.

Пустая рамка причудливо смотрелась на массивной ножке стола. Взгляды присутствующих с недоумением уставились на фотографию, которую каждый из них видел минимум тысячу раз. Каждый из них, за исключением Владислава.

Обычная, старая черно-белая фотография маленькой Женечки. Словно обрезанная под размер портмоне, но по прихоти хозяина вставленная в настольную рамку.

Будто во сне, когда движения с таким трудом даются, Владислав достал из внутреннего кармана пиджака потертый кожаный бумажник коричневого цвета и медленно раскрыл его. Но даже не посмотрел на него. Лицо исказилось судорогой. Раскрытый бумажник упал на письменный стол.

Заинтригованные его поведением, Лаура и Женя приблизились к московскому визитеру и подняли портмоне.

И они увидели вставленную в прозрачное отделение потертую от времени и выцветшую, черно-белая студийную фотографию.

На этой фотографии была запечатлена маленькая, примерно двух годиков от роду, девочка. Светлые волосики заплетены в маленькие косички, улыбка, способная растопить сугроб, и обрамленные пушистыми ресничками лучистые огромные глазки, доброжелательно смотрящие в объектив.

Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы однозначно идентифицировать эту девочку с изображением на письменном столе. Только на фотографии, которая была вставлена в бумажник, девочка одной ручкой обнимала плюшевого мишку, а другой…

Другая ручка обвилась вокруг шеи молодого Владислава!

Человека, который спустя двадцать лет стоит сейчас посреди роскошной комнатой и тщетно пытается унять дрожь рук, а губы непослушно кривятся…

— Господи Всемогущий! — прошептала Лаура, переводя взгляд с одной фотографии на другую. — Ты… твоя… дочь… Не удивительно, она тебе знакомой показалась… Ты же эти глаза каждый день в зеркале видишь…

— А я-то все время голову себе ломала, почему, хоть убей, но как-то сложно у меня с дочерней любовью! — ошеломленно прошептала девушка.

После этого комнату затопила тишина.

— Кто-нибудь объяснит мне, какого черта тут происходит?! — не выдержала первой американка. — А то я чувствую себя героиней сериала «Даллас»!

Женя молчала. Не мигая, она неотрывно смотрела на Владислава, словно никак не могла насмотреться на него. На человека, оказывается, утерянного ею двадцать лет назад.

Все встало на свои места. Смутные образы, пугающие ее своей неопределенностью и неразборчивостью, которые являлись ей в детских снах, и от которых она не смогла избавиться и по сей день… Непрерывно тянется кирпичная глухая стена, уходя своей бесконечностью за линию снежного горизонта… причудливые переплетения страшных труб, протягивающие свои облезлые и вонючие пальцы к маленькой удивленной девочке… почему-то темный снег на утрамбованной дороге, и ее беззвучный крик…

Символы, остававшиеся за гранью ее сознания. Сон, преследующий всю ее жизнь, заставляя почти каждую ночь просыпаться от липкого ужаса.

Она снова сравнила фотографии. Нет, сомнений быть не может — это она. А вот откуда…

Господи, да что она про какую-то ерунду думает?! При чем тут фотография!! Получается…

— Думал, пришил тебя тогда, сука… Да видно, удачлив…

Тихий голос Раменова среди накаленной тишины прозвучал гулко и раскатисто.

Именно этот голос и вывел Владислава из состояния ступора. Он нагнулся, поднял все еще дрожащими пальцами фотографию, стряхнул с нее остатки стекла и убрал в карман своего пиджака: