Смоленский нокдаун

В этот момент, когда моя жизнь, вероятно, висела на волоске, я думала о том, насколько мы, немцы, заблуждались в отношении русских. Где обещанные фюрером молниеносное наступление и быстрая победа? Вместо этого, после вмешательства в войну «марсиан» наши солдаты всегда бывают повержены, а враги торжествуют и готовятся к новым ударам. И вообще — русских я представляла себе совершенно по-другому. Думала, что у всех у них грубые туповатые лица, на которых может быть лишь одно выражение — озлобления и свирепости. Нет, лица этих людей были другими. И я непроизвольно вглядывалась в них, стараясь хотя бы приблизительно предугадать нашу дальнейшую участь. Но время шло, а ничто не предвещало нам близкой расправы. «Марсиане» продолжали совещаться между собой и еще с кем-то через чрезвычайно маленькие рации — при их помощи они, видимо, связывались со своим начальством. Мне показалось, что они сами были в какой-то степени растеряны и обескуражены, потому что наш захват совсем не входил в их планы. И начальство, как мне кажется, тоже не знает, что с нами делать.

В какое-то мгновение мне стало казаться, что, возможно, нас пощадят и не лишат жизни. Такую иллюзию создавало их отношение к нам. Я ожидала глумления, издевательств, унижений, но вместо этого они выказывали к нам лишь снисходительное любопытство, словно к экзотическим зверькам. И вот это сбивало меня с толку… Быть может, нас все же отпустят на свободу? Я огляделась вокруг и покачала головой. Нет, только не это, Господи. Вокруг полно большевистских казаков, и стоит нам оказаться без охраны, как мы тут же попадем к ним в лапы — и тогда плен у «марсиан» нам покажется сущим раем. К тому же в этом городке находился лагерь для русских пленных, в котором в течение двух недель двадцать тысяч бывших большевистских солдат держали на голой земле, давая одну буханку хлеба в день на пятерых. Теперь эти люди, выпущенные «марсианами» на свободу, будут жаждать мести; и горе любому, кто будет говорить при них по-немецки.

Но нет — для нас подают большой тентованный грузовик, и солдаты «марсиан» жестами показывают, чтобы мы забирались внутрь кузова. Тех, у кого это не получается, довольно деликатно подсаживают под зад. Ура, мы едем в «марсианский» плен! По крайней мере, это лучше, чем остаться во власти большевистских казаков, которых вокруг становится все больше и больше.

31 августа 1941 года. 14:15. Третий Рейх, Восточная Пруссия, Ставка Гитлера «Вольфшанце».

Тот, кого некоторые по ту сторону фронта почти ласково прозывали Адиком (то ли по имени, то ли потому что тот весь мир собирался превратить в филиал ада) — короче, этот человек с нехорошей кармой и смешными маленькими усиками на верхней губе снова переживал не самые лучшие минуты своей жизни. В холодном поту он разглядывал карту, на которую были нанесены новые направления разящих ударов ужасающих «марсиан», против которых бесполезными оказались и мужество германских солдат, и мастерство немецких генералов и даже гений его, фюрера германской нации. А ведь перед этим гением уже склонилась вся Европа, включая даже такого старого врага Германии, как Франция.

Нет, Вольфшанце пока еще не бомбили армады реактивных краснозвездных бомбардировщиков и ревущие огромными турбинами белоснежные «Бэкфайры» не несли к резиденции фюрера всея Германии папу всех бомб, чтобы раз и навсегда покончить с мировым злом, и мобильный «Яре», носитель смертоносной ярости, еще не выплюнул на баллистические траектории мегатонные маневрирующие боеголовки, целью которых должны были стать первые пять важнейших городов Германии[16]… В лесу под Растенбургом даже еще не слышна предвещающая возмездие отдаленная канонада, но огненные письмена «мене, текел, фарес» начертаны на карте восточного фронта не вчера, когда случился очередной прорыв, жертвой которого пал храбрый Гудериан, и даже не позавчера.

Восточный фронт, который до этого вел себя достаточно скромно, с появлением «Марсиан» превратился в неистового кровожадного идола, способного с легкостью пожрать любое количество германских солдат, которых он, Гитлер, бросит в огонь сражений. «Марсиане» могущественны и беспощадны, многие германские части были растрепаны и разбиты на марше ударами их авиации, не давшей немецким солдатам даже вступить в соприкосновение с противником. Впрочем, дело было не в одной авиации. Артиллерия «марсиан», открывая огонь с недосягаемых дистанций, градом пятнадцатисантиметровых снарядов с легкостью одну за другой подавляла немецкие батареи и огневым валом расчищала путь своим панцерам и пехоте.