Смоленский нокдаун

Мы, разувшись, проходим вглубь помещения. Там, у окна, занавешенного голубой ситцевой занавеской, на массивной железной койке, лежит наша болезная. На щеках ее горит яркий румянец, губы потрескались, дыхание тяжелое. Глаза ее закрыты, и лишь веки слегка подрагивают. Вид ее жалок. Я моментально проникаюсь еще большим сочувствием, неотрывно глядя на несчастную.

Кларинда в это время что-то взволнованно объясняет Коляше, тот в ответ хмурится и кивает. Тут уж мне ни слова не понятно, но я догадываюсь, что немка отчитывается о состоянии больной.

— «Ей очень плохо, я не знаю, что делать», — переводит Коляша бесстрастным голосом, но по интонациям немки понятно, что она не на шутку обеспокоена. — «Наш доктор из госпиталя сказал, что нужно много пить и ждать кризиса, когда организм сам переборет болезнь.»

— Ну, никакого кризиса мы ждать не будем, а попробуем помочь нашей фройляйн побыстрее выздороветь прямо сейчас, — сказала я Коляше нарочито бодрым тоном.

Вслед за тем я подошла к Паулине и взяла в руки ее ладонь, горячую, как печка. Затем тихонько позвала ее по имени. Та стала открывать глаза — медленно, словно на каждом ее веке лежал тяжелый груз. Вот она осознанно взглянула на меня, на Колю — и, несмотря на тяжелое состояние, в ее несколько мутном взгляде промелькнуло удивление. Она явно не ожидала нашего визита. Я улыбнулась ей и присела рядом на услужливо пододвинутую Колей табуретку.

— Как ваше самочувствие, Паулина? — спросила я. Коля перевел. Та тихо, едва шевеля губами, что-то пробормотала.

— Я умираю… — был ее ответ.

Ну вот еще — умирать она тут собралась! Нет, так дело не пойдет… Я переглянулась с Коляшей — тот выглядел немного обескуражено — и сказала ему:

— Переводи в точности каждое мое слово!

Он кивнул.

— Не говори глупостей, Паулина, — мой голос звенел энергией; я говорила короткими фразами, чтобы Коля успевал делать перевод, — от гриппа еще никто не умирал! Ты непременно выздоровеешь, и все будет хорошо! Понятно тебе? Даже не думай о плохом! Тебе еще замуж выходить, детей рожать… А она умирать собралась — дура, что ли, совсем? — (Ну, про дуру это уж я еле слышно пробормотала, просто от избытка эмоций, надеюсь, Коля не стал это переводить). — Знаешь что, милая моя — ты брось дурные мысли. Сейчас мы тебя лечить будем… Лекарствами будущего — во как!

Она слушала с интересом, и было ощущение, что она пытается понять — взаправду это или бред. Я протянула руку, и Коляша дал мне пакет. Я достала упаковку противогриппозного средства, и достав оттуда пакетик с порошком, попросила Кларинду принести чашку и кипяток. Через пять минут я подносила ко рту Паулины ароматный напиток коричневатого цвета, который предварительно слегка остудила.

— Пей, пей! — увещевала я ее. — Тебе сразу полегчает. А совсем скоро ты будешь совершенно здорова! Подумаешь — грипп! Это же ерунда, а не болезнь, главное — положительный настрой и постельный режим, да…

Я болтала все, что придет в голову — вела себя так, как вела бы с заболевшей подругой или сестренкой. Паулину, похоже, мое поведение изрядно удивляло, но она была слишком слаба, чтобы в полной мере проявить это удивление. И она послушно пила напиток, пока чашка не опустела.

— Вот и умница! — снова засюсюкала я. — Ну как? Правда, сейчас лучше? — С радостью я увидела, как на лбу у девушки выступила испарина; глаза стали более ясными, а румянец уже не выглядел таким болезненным. — Ну вот, я же говорила! А она тут помирать уже собралась… — Я широко улыбнулась и увидела, как Паулина в ответ тоже улыбнулась — и эта ее улыбка была такой по-детски милой и бесхитростной, что вся моя суть возликовала — от того, что душа немки потянулась мне навстречу — со всей доступной ей благодарностью и признательностью.

Я взяла из Коляши прозрачные пакеты с фруктами.

— А смотри-ка, что мы тебе принесли! — весело сказала я, доставая мандарин, и вслед за тем — яблоко. — Витамины! На-ка, держи, — я вложила мандарин в ее руку, которая была уже не такой горячей.

Все это время Кларинда стояла рядом и с ошарашенным видом наблюдала за происходящим. Вероятно, она думала, что в моих действиях есть какой-то подвох. И потому, когда я и ей протянула мандарин, она сначала робко замотала головой, а потом все же взяла. Забавно было смотреть, как она его нюхает и рассматривает. Потом, поощряемая нашими взглядами, она очистила свой мандарин и стала есть.

— Очень вкусно… — наконец робко улыбнулась она.

— Ну что, Паулина, — сказала я, вновь обращаясь к своей «подшефной», — надеюсь, ты тоже отведаешь гостинцев из двадцать первого века. А сейчас скажи — ты уже не умираешь?

— О нет, фройляйн Марина, — ответила она. — Мне очень полегчало от вашего лекарства…