Смоленское направление 2

Утром, с немецкого подворья стали отходить телеги в сторону причала, припорошенные сверху соломой. По шуму, исходившему от движущихся возков, можно было догадаться – везли железо. Нисим, стоявший рядом, на соседних мостках просто закрыл глаза. Сын Яаков уже проверил тайник под яблоней и подал знак. Не учел Строган одного: после визита Степановны малец Тришка, неусыпно следил за боярином, докладывая жене Сбыслава о всех подозрительных действиях.

– Четыре десятка, рожи злые, а в телегах сбруя. – Докладывал мальчик.

– Строган с ними поплыл? – Мила заметно нервничала. Скоро свадьба у дочери, а мужа до сих пор нет дома. Что там, в Юрьевом монастыре такого, чего нет в Новгороде?

– Не, пузатый боярин дождался пока лодки отойдут, а затем к себе в терем уехал. – Малец теребил шапку в руках, ожидая дальнейших распоряжений.

– Умничка. Всё мужу расскажу, какой ты молодец. На тебе пряник – заслужил. – Боярыня протянула мальчику угощение.

– Благодарствуйте. – Тришка взял лакомство, но не уходил. – Insel,*это слово несколько раз повторяли немцы, когда в лодки садились. (Остров)*

– Вот как? Значит, они не просто к Ладоге собрались. Ой, чует моё сердце …, да что ж это я сижу тут? – Мила позабыв о мальчике, бросилась в комнату дочери. – Анисюшка, бегом за голубем, что из Юрьевого монастыря привезён был,** батька в беду попал.

(Голубь, будучи выпущен, немедленно возвращается в привычную ему голубятню, откуда он был увезен в корзине или клетке. Никуда больше голубя послать нельзя).**

За этого голубя, Сбыслав отдал золотой крест с самоцветами. Подобная порода ценилась на вес золота. Далеко не каждый боярин Новгорода, мог похвастаться почтовым голубем. У Якуновича их было шесть. И если почтовый середнячок мог лететь со скоростью пятьдесят вёрст в час, то сбыславские – выдавали восемьдесят. Любил птиц боярин, да что там птиц, Сбыслав любил всё, что могло летать.

Юрьевский монастырь просто очаровал меня. Особую выразительность каменным зданиям придавал естественный цвет стен, сложенных из серого и голубовато– розового известняка-ракушечника. А Георгиевская церковь, если смотреть издалека, то создавалось впечатление, что храм слеплен руками. Это как сравнивать фотографию и картину художника, где, безусловно, предпочтение отдаётся последнему. И самое главное – тишина. Людям дают подумать о Боге, помолиться и ощутить себя единым целым с природой. День ушёл на осмотр красоты, второй на знакомство с настоятелем и обширной братией. Гаврила Алексич, по моей просьбе упросил двоюродного брата дать мне в провожатые монаха, который показал каждый закуток, рассказывая о традициях, которым уже более ста лет. Одна из них связана со старинным греческим обрядом – бить в блюдо во время общей трапезы. На край стола ставилось большое блюдо с пищей, старший из братии ударял в него большой ложкой, чтение молитв прекращалось, все вставали и благословляли пищу, а затем начинали трапезу только вслед за игуменом. В наше время, для того, чтобы привлечь внимание за столом стучат ножиком по ножке бокала. Оказывается вот, откуда всё пошло.

На третий день прибыли представители сёл и деревень, закреплённых за монастырём, коим сдавали землю в аренду. Это приносило обители десятую часть дохода. Помимо этого существовали ещё несколько источников обогащения, такой как вклад 'по душе', когда прихожане делали дарения, дабы обеспечить молитвы монастырских монахов по душе умершего вкладчика и его родственников. И разумеется вклад 'для пострижения'. Богоугодным делом считалось отречься от мира через пострижение в монахи даже за несколько минут до смерти. Треть дохода приносила торговля, освобождённая от всех пошлин.

– Каждая община получит один плуг с бороной, десять кос и тридцать серпов. Стыдно сказать, многие пользуются деревянными серпами – железо дорого. – Настоятель монастыря сидел с нами за общим столом, а чуть в стороне, сутулый монах вёл бухгалтерию.

В итоге, после расчёта с ладожанами и монастырём сельскохозяйственной техники у нас не осталось вовсе. Монах с потрясающей точностью назвал количество общин, равное оставшимся плугам с боронами. Как это получилось, не знал даже и Гаврила Алексич, когда на мой вопрос о возможном сговоре просто развёл руками. Лукавить в подобных местах русский человек не может.

После обедни мне пришлось запрячь лошадь и вспахать борозду, наглядно демонстрируя работу плуга. Старосты цокали языками, тихонько переговаривались друг с дружкой, после чего испробовали сами. Сравнивать было с чем. Деревянная соха лежала поблизости. С винтом, регулирующим лемех плуга, разобрались быстро, на сохе пахарь просто изменял усилие, которое оказывал на плечи, определяя нужную глубину борозды, тут же было намного проще.

– Алексий, тебя Сбыслав Якунович зовёт. Случилось что-то, голубь наш с посланием прилетел. – Монах, сопровождающий меня, подошёл как раз, когда я взял в руки косу. Косить толком меня не научили.

– Прошу прщенья православные, как обращаться с косой, вы и без меня знаете, да ещё и поучите. – Среди старост раздался смешок.