Смоленское направление - 4

Одновременно с этой командой, два лязгающих звука затвора и сопровождающие их хлопки от выстрелов, уже не имели значения. Тело унтерфельдфебеля отбросило на крыльцо, и глухая автоматная очередь за углом, слилась с немецким матом. Спустя пару секунд, из здания станции выбежало двое солдат, угодивших под мои прицельные выстрелы. Полуоткрытую дверь попытались захлопнуть изнутри, и я выпустил остаток обоймы в сокращающуюся щель, щербя доски косяка. Быстрая перезарядка, и едва патрон оказался в стволе, как Василий уже без тулупа, подбегает к окошку и бросает в него немецкую каску, отправляя за ней две гранаты. Хлопки взрывов раздаются практически одновременно, стёкла осыпаются и любезно распахнувшаяся от ударной волны дверь приглашает зайти внутрь. Дальнейшее действие мы с младшим лейтенантом отрабатывали не единожды. Сапёры взяли на прицел крыльцо, а мы с Васей пробираемся через окна и сразу падаем на пол. Внутри натуральная каша из разбитой мебели, обрывков проводов, забрызганных кровью листов бумаги. Всё это на фоне клубящегося дыма над потолком, стремящегося скорее покинуть дом с мертвецами. У двери, на спине лежит мужчина в путейском серо-голубом кителе, возле него валяется форменная фуражка, а у меня перед носом чёрная пуговица с потёртым изображением паровоза. Справа от меня, подпирает шкаф немец в белой нательной рубахе и брюках с подтяжками, он держится обеими руками за живот и судорожно хватает ртом воздух. Из рассеченного осколком горла хлещет кровь, и его попытки сделать вздох оказываются предсмертными конвульсиями. Он уже умер, а тело ещё пытается ухватиться за жизнь. Чуть дальше, где на стене висит карта железной дороги, прислонившийся к столу человек с широко расставленными ногами, словно он присел на пол отдохнуть, и склонил подбородок на грудь, только отдых у него похоже вечный. Из раскуроченной головы виден мозг с осколками ослепительно белых костей. Меня чуть не стошнило, как из флигеля раздалась серия пистолетных выстрелов. Кто-то палил наугад, в сторону дверного проёма. Опомнившись, я высунул пистолет за косяк, и не глядя, стал стрелять в ответ. Тем временем Вася кувыркнулся как колобок к столу, и последний немец замолк с коротким всхлипом после длиной очереди, закончившейся сухим щелчком. Вроде всё. Мы меняем магазины и вбегаем в помещение флигеля. В пристройке оборудована казарма. Раньше здесь обитал железнодорожник с обходчиками, а теперь немцы. Вернее, они тоже в прошедшем времени. Два трупа, причём один чуть не вылез через узкое окошко. Про то, что из здания станции можно было выбраться через флигель, я не знал. Атаковал бы я с этой стороны, избежали бы ненужной перестрелки. Но это уже не важно. Контрольные выстрелы и караул железнодорожной станции уничтожен. Надо спешить. С момента начала операции часики тикают, с каждой секундой сокращая отведённое нам время. Я собираю оружие, а младший лейтенант побежал к санкам, пора минировать.

Как только пулемёт Драйзе с запасными магазинами был погружен в автомобиль, мы с Петером Клаусовичем переоделись и уехали к аэродрому. Колёса на переезде забуксовали, я скатился назад и, набрав скорость, буквально перелетел насыпь. Меня всё ещё трусит. Перед глазами до сих пор стоит заплаканное лицо молодой миниатюрной женщины, сестры железнодорожника, найденной мною у зенитчика, и её дрожащие губы, шепчущие: "За что?". Проклятущая война, мать её. Немца своего она пожалела. Брата - нет, он для неё недалёкая сволочь; сдох, и поделом. Жизнь ей личную мешал устраивать. А вот Гоззо, наоборот, хороший и ласковый; домой к себе обещал после войны отвезти, шоколадом и вином угощал. Ну, ни дура? Смотрит на меня, и вдруг, как прыгнет с кулаками. Для неё я убийца, и все объяснения не стоят ничего, пустой звук. Да и не собирался я объяснять. Горбатого только могила исправит. Выстрелил я в неё, а сейчас и не знаю: правильно я поступил или нет. Не пустили бы мы к себе домой фашистскую гадину - не случилось бы этого, а так … Конечно, я очень далёк от мысли изображать из себя невинного агнца: в той жестокой ежедневной борьбе за жизнь, которая идёт по всей Смоленщине, агнцев не осталось - вымерли.