Смольный институт. Дневники воспитанниц

Как я уже сказала, большинство педагогов тупо, а тупые люди злы, как пример, стоит только вспомнить наших учителей, двоих злых братьев Бодунген, Карла и Фридриха[19]. Карл Карлович Бодунген преподавал немецкий язык, знал свой предмет отлично и преподавал хорошо, но зол был необыкновенно. Его злости никто не боялся, но симпатии к себе он не возбуждал. Не знать его урока не только не считалось предосудительным, но вошло во всеобщее обыкновение. Он до того, видимо, нас ненавидел, нас и свое учительство, что зачастую приходил в класс уже со злым, желтым лицом. Несмотря на свою красоту и молодость, многочисленных поклонниц не имел. Фридрих Карлович преподавал географию. Был очень красив собой и далеко не так зол, как его брат. Уроки его были очень интересны. Оба учителя французского языка были милые, прекрасные люди, скромные и любезные в обращении с воспитанницами. Надо сказать, что некоторые воспитанницы, имевшие в детстве гувернанток француженок, говорили по-французски прекрасно. Уроки французского языка проходили всегда очень оживленно.

Первым и самым искренним нашим другом был Яков Павлович Пугачевский[20], учитель естественных наук. Ходить к нему на уроки в физический кабинет было для меня всегда большим удовольствием. Из всех наук я любила больше всего естествознание и историю. Но даже и те девочки, которые предпочитали другие предметы предпочтительно перед естествознанием, не знать ему уроки не решались, было не принято. Мы знали, что ставить дурной балл было для него мучительно тяжело, он, видимо, сильно этим огорчался, но никогда не раздражался и не сердился, а старался возможно лучше объяснить и повторить урок еще раз. Лицо его было некрасиво, но очень симпатично, с приятной улыбкой и умными, добрыми глазами. Преподавал он в пятом классе зоологию, в четвертом – ботанику, в третьем – физику, во втором – химию и в первом – анатомию человека до мочевого пузыря и прямой кишки. Более подробно изучать строение человеческого тела по институтским правилам было неприличным. Целыми днями копошился он в своем физическом кабинете, и надо отдать ему справедливость, содержал его при помощи одного только стажера в удивительном порядке. К каждой вещи, будь то дорогой физический прибор или маленькая чучелка или букашка, относился к ней и берег ее с большой любовью, и я не помню ни одного случая, когда кто-либо из нас, не только из шалости, но и по неосторожности, разбил или изломал что-либо в его физическом кабинете. Могу себе представить, в каком виде находился бы этот кабинет, если бы хозяином в нем был Карл Бодунген, а не Яков Павлович. Я думаю, в самое короткое время в нем не осталось бы ни одной целой вещи – невестке в отместку.

Истинным другом нашим был инспектор классов Тимофеев[21]. Он преподавал нам в первом классе литературу. Любил нас и русских поэтов и писателей всей душой. Державина, Жуковского и Пушкина декламировал не иначе как со слезами на глазах. Не знать ему урока и не любить любимых им писателей значило обидеть его до глубины души, на что мы, конечно, никогда не решались. Чтобы сделать ему удовольствие и получить от него похвалу, мы выучивали наизусть целые поэмы, и некоторые воспитанницы декламировали очень хорошо.

Эти учителя-друзья, Пугачевский и Тимофеев, и классная дама Фрейлих разбудили как бы что-то спавшее в моей душе; это что-то впоследствии окрепло и дало мне возможность переносить жестокую прозу жизни, как бы скрасило мою жизнь. Спасибо им. Глубокое спасибо.