Смотри, что принесли наши сети

Вышел он примерно через час. Или два. Ночью сложно понять, сколько там времени прошло. Макс лежал, подсунув под голову сложенный капюшон, и смотрел в бесформенное пустое небо. Иногда — в самом низу — становились видны провода, поперечины столбов, растрепанные пятна облезлых деревьев. Потом все это снова исчезало, и осталась пустота незаполненного воздуха. Автобус раскачивало на кривом асфальте, и, когда подскакивали на больших кочках, приходилось наклонять голову, чтобы не стукнуться о холодное окно. Двигатель деловито урчал, откуда-то снизу поднималось тепло, противный запах паленой резины стал привычным и неощутимым. Все уже уснули, и никто не заметил, когда двигатель затих и автобус сбавил скорость, покатился по инерции, все медленнее и медленнее, а потом и вовсе остановился. Прямо посреди поля, где только дорога и больше ничего.

Сосед как будто ждал этого. Тут же вылез в проход и стал молча протискиваться к выходу, на каждом шаге цепляясь расстегнутой курткой за ручки кресел.

Водила открыл дверь, пропустил его вперед, достал похожий на кочергу ключ от багажника и вышел следом. Макс выглянул в проход. Сквозь лобовое стекло виден серый асфальт, выхваченный из темноты фарами. Сбоку, там, где должна быть обочина, не разобрать вообще ничего. Макс осторожно подвинулся, спустил ноги в проход. Нащупал подошвой пол, выпрямился. Оглянулся — все спят — и пошел к выходу.

В дверях подождал немного, потом прыгнул на сырую щебенку обочины. Водила с толстяком стояли у поднятой двери багажника. Внутри как будто коробки какие-то. И больше ничего не разобрать. Бледно-серая дорога впереди. Оранжево-красная — сзади. Черное небо, черное поле. Два мигающих огонька сигарет.

Макс прислонился спиной к борту автобуса. Сунул руки под мышки. Постоял немного чуть наклонился, накинул на голову капюшон. Уперся каблуком в колесо.

Прямо перед ним лежало бугристое черное поле. Пластиковые бутылки и обрывки пакетов у дороги. Серые пятна грязного снега, пучки прошлогодней травы. Там, куда не доставал свет фар, все это слипалось в один бесформенный и бесцветный комок. Превращалось в большую дыру, в которой нет ни цвета, ни температуры. Казалось, можно вытянуть руку — и почувствуешь, как пальцы проскользнут за границу реальности и окажутся там. В этой пустоте.

И только далеко-далеко, на другой стороне вселенной эту пустоту ограничивала твердая черная рамка. Кривая и жесткая. Горы, может быть, или холмы. А за ними плескалась следующая пустота — пустота серого неба. Эту еще не перемешали окончательно, и можно было различить не растворившиеся комочки. Бледно-серые крапинки звезд.

Пара таких звезд свалилась с неба в черноту гор. Заплясала там, запрыгала, то появляясь, то исчезая. Поднялась на гребень, провалилась, вынырнула уже где-то посреди поля, и поплыла ровно и уверенно, становясь все ярче и все ближе.

За сияющей парой звезд обозначился контур машины. С тихим шуршанием она выкатилась к автобусу. Появился человек, открыл заднюю дверь, стал перекладывать туда коробки. Толстяк сосед что-то вытащил из внутреннего кармана куртки, передал водиле. Человек закончил с коробками, закрыл заднюю дверь, открыл переднюю. Толстяк крикнул ему что-то на непонятном языке. Человек сел за руль. Толстяк сел рядом. Хлопнули двери. Машина заскрипела щебенкой, развернулась и уверенно покатила прочь, расплавляя темноту желтовато-белым светом.

Водила закрыл багажник, постучал ногой по колесам, обернулся на тонущую в пустоте машину и пошел к дверям автобуса. У первой ступеньки задержался и, вытянув руку, толкнул Макса под локоть:

— Чего стоишь? Поехали.

5

Верхний свет они выключили. Оставили только маленькую лампочку над кухонным столом. Папа всегда так делает, когда хочет рассказать маме что-то особенное. И они почти всегда ругаются во время таких разговоров.

Так что Игнат не стал никуда уходить, хотя его вроде как и отправили в свою комнату. Просто задержался по пути, делает вид, что собирает журналы в стопку. А потому уже и вовсе без всякой причины. Стоял и слушал.

«Но это же невозможно… Это же бред какой-то… Бойцовский клуб.»

Ага, это Максова мама. Говорит тихо, сквозь ее всхлипывания сложно что-либо разобрать, но, в общем-то, последние полчаса она говорит практически одно и то же.

Шум воды в кране. Стук стеклянного донышка о столешницу. Это наверняка папа. Очень гордится этим новым фильтром. Таким же, какой на подводных лодках используют. Только поменьше. Суперчистая вода. Примерно так.

«Вы не волнуйтесь. Это же все неточно. Может быть, и ничего серьезного».

«Да как же так. Уже десять часов почти. Макс в такое время уже дома. Еще телефон. Зачем он его разобрал? И не позвонишь ему».

«Я вас понимаю, конечно, ситуация очень пугающая… В смысле — поймите меня правильно. Я не хочу как-то нервировать вас… Но… что в данный момент мы еще можем сделать? Сын вам все рассказал».

Папе определенно хотелось высказаться. Пока все только начиналось, он больше помалкивал. А теперь вот маме даже слова не дает сказать.