Смотри, я падаю

Ей, кажется, ничего больше от него не нужно, кроме этих моментов, да ему и нечего ей дать. Уж конечно у нее больше денег, чем у него. Стриптизерша, массажистка, эскортница. Здесь, в Пальме, долго жила ее мама и присматривала за мальчиками, пока Милена зарабатывала деньги на их образование. Мама вернулась в Буэнос-Айрес, но Милену совсем туда не тянет. «Там ничего для меня нет, кроме прошлого».

Скоро ее сыновья вылетят из маминого гнезда. «Тогда я найду себе богатого немецкого старикашку», – сказала она однажды то ли в шутку, то ли всерьез. И Тиму нет дела до того, какую пустоту в ее существе он пока заполняет. Она быстро найдет своего немца, и тогда все это кончится.

Милена говорила, что один из профессоров, обманывавших раковых пациентов, выманивая у них деньги на мифическое лекарство, обычно приходил в Globo Rojo, клуб, где она работает. «Дружелюбный, мухи не обидит. Оставляет много чаевых, так что я довольна. Во всяком случае, он не свинья-мачо, как многие другие».

Она массирует ему плечи. Он чувствует затвердевшие мышцы, пора, пожалуй, показаться китаянке. Прикосновения Милены проникают глубоко под кожу, когда он доедает последние бобы.

– Venga[59]. Тебе пора идти, – говорит она. – Мне нужно успеть выспаться.

– Некоторые частенько опаздывают на работу.

Голова Аны Мартинес высовывается из-за плексигласа, отделяющего ее место на ресепшен. Ее волосы цвета ржавчины безжизненно свисают на кардиган горчичного цвета, а очки сползли на кончик длинного тонкого носа. Звонит телефон, и у нее больше не остается времени, чтобы язвить на его счет.

Он бросает ей на стол контракт с зубным врачом и идет дальше в помещения бюро Хайдеггера, где галогеновые лампы на потолке распространяют мертвый свет.

С верхнего, семнадцатого этажа здания вид на город должен быть потрясающим, достойным лексикона эксклюзивного маклера или брошюры для туристов. Но здесь, внизу, из окон виден только асфальт, машины и потрепанные магазинчики на улицах Las Avenidas и Calle General Riera.

В офисе холодно, всего девятнадцать градусов, каждый день, круглый год. Шеф, он же и владелец, не экономит на кондиционерах, считает, что мозги лучше работают, когда человек мерзнет. Дилан Вильсон, бывший солдат Особой воздушной службы САС и агент МИ5. В свои шестьдесят лет он намного лучше натренирован, чем большинство двадцатилетних. В начале своей карьеры он проработал три года на Свальбарде. «Я познал самого себя в этом холоде», – обычно говорит он, а еще: «Там я возненавидел темноту».

Тим сильно сомневается в правдивости рассказов Вильсона об опыте его работы как в спецподразделении САС, так и в контрразведке МИ5. У него такое ощущение, что Дилан Вильсон совершенно не тот, за кого себя выдает. Что его служба в элитных частях и разведке – чистая ложь, но Тим подыгрывает ему в этом вранье.

Вильсон появляется из своего кабинета, выходящего окнами во двор, единственной комнаты, где не вянут уши от грохота машин с авеню.

– Мистер Бланк. Чему обязаны такой честью? – с иронией произносит он.

– Я проспал.

Дилан Вильсон – бритоголовый качок с плечами такой ширины, что ни один портной не в состоянии сшить костюм, который сидел бы на нем хоть мало-мальски пристойно. Он давно это понял, и поэтому ходит в свитерах из тонкого кашемира высшего качества, независимо от температуры и времени года. Ему хочется одеваться в свободно-элегантном стиле, выглядеть человеком светским, бесстрашным, но Тим видит его насквозь. На самом деле Вильсон постоянно настороже, как интернатский ребенок, как продавец шин, который все время боится, что кто-нибудь стащит его резину.

– Ты был вчера на открытии? – спрашивает он Тима.

– Я раздал как минимум сотню визиток.

Вильсон снова исчезает в своем кабинете.

– У меня через десять минут, – говорит он, захлопывая дверь.

Тим идет к большой комнате, где сидят Симона, Хавьер и Хайнрих. Серые стены из гипса отделяют это помещение от конференц-зала, на одной из стен висит вставленный в раму плакат. Увеличенное фото одной из бухт Мальорки. Вода между скалами доведена фотошопом до такого нюанса бирюзы, который существует только в цифровом мире, а рыбки не отбрасывают теней на песчаное дно.

Симона поднимает голову. Приветственно кивает. Такой могла бы стать Эмма в двадцать пять лет. Четкая линия подбородка, нос чуть коротковат, что создает более широкое расстояние до верхней губы. Светлые волосы спадают на ключицы, которые заметно выпирают под кожей.

Симона – хороший друг. Он помогал ей, привинчивал полки в квартире, повесил тяжелый шкафчик в ванной, а она наладила ему интернет и вай-фай.

Она запахивает худи, хочет, кажется, что-то сказать, но возвращается к своим занятиям.