Смотри, какой закат!

Понимали, что все это бесполезно. Грудь забита зерном, тут уж ничем не поможешь. Но продолжали по очереди делать искусственное дыхание.

– Пульс-то ведь есть, – дрожащим голосом бормотала плачущая Эллочка.

– Пульс-то есть, – сказал Мишка. – А дышать – чем?

– Может, трахеотомию сделать? – предложил Арсенька. – У меня нож острый…

– Да у нее вся трахея и бронхи зерном забиты! – воскликнул Борис. – Нам ее не спасти… – И он вдруг затрясся от плача. – Это я, я виноват, это я!

– При чем тут ты? – удивился Мишка. – Не говори ерунды.

– Я хотел ее смерти! Да, я хотел! – вскрикивал он, рыдая. – Значит, я виноват… Только я!..

– Заткнись, Боб, – сказал Арсенька. – Ну, пожалуйста, хоть сейчас – заткнись. Ну что ты за человек!

– Прекратите истерику. Она умерла, – строго сказал Женька. – Пульс больше не прощупывается. Я сейчас пойду договариваться насчет машины. Надо ее отвезти на станцию. Здесь даже врача нет, чтобы смерть засвидетельствовать… Значит, так. Амир с Борисом отвезут труп в районную больницу. Понятно?

Плачущий Борис кивнул. Амир даже не посмотрел в их сторону.

– Амир, ты слышал, что я сказал?

Да, я слышу – она умерла. Умерла. Умерла. И я не смог ее спасти.

Он смотрел на ее посиневшее обиженное лицо – и не верил. Вот же только что он держал ее в своих объятиях – и вот она уже умерла. Что за бред! Что за идиотская случайность! Это ж надо было шоферу как раз в тот миг, без предупреждения, открыть внизу заслонку… А может, все это – просто розыгрыш, чья-то шутка? И сейчас она улыбнется, откроет глаза… Как же так… как же так… Ведь она так спешила ко мне, к своему любимому, а я… А что – я? А я – ничего…