Смотри на Арлекинов !

И вот дверь в конце комнаты со смехом распахнулась, и появился дантист, краснолицый, при галстухе бантом, в мешковатом праздничном сером костюме с довольно изысканной черной повязкой на рукаве. Последовали рукопожатия, поздравленья. Я попытался напомнить ему о нашей договоренности, но пожилая почтенная дама, в которой я признал госпожу Юнкер, перебила меня, сказав, что это она виновата. Между тем Миранда, дочь хозяина дома, виденная мной минуту назад, затолкала длинные бледные стебли дяденькиных гвоздик в тесную вазу на столе, который чудесным образом облекся в скатерть. Под общие рукоплескания субретка установила на стол чудовищный торт, розовый, как закат, с цифрою "5O" каллиграфическим кремом. "Какое восхитительное внимание!" - воскликнул вдовец. Подали чай, и несколько групп присели, иные ж остались стоять, имея в руках бокалы. Я услышал ласковый шепот Ирис, предупредивший меня, что это сдобренный пряностями яблочный сок, не вино, и поднимая ладони, уклонился от подноса, протянутого ко мне нареченрым Миранды, которого уже видел, когда он, улучив минуту, уточнял некоторые детали приданного. "Вот уж не думали вас узреть", - сказала Ирис - и проболталась, потому что это никак не могла быть та partie de plaisir, куда меня зазывали ("У них чудный домик на скалах"). Нет, я все-таки думаю, что большую часть путанных впечатлений, изложенных здесь в связи с дантистами и докторами, следует отнести к онейрическим опытам во время пьяной сиесты. Тому есть и письменные подтверждения. Проглядывая самые давние мои записи в карманных дневничках, где имена и номера телефонов проталкиваются сквозь описанья событий, истинных или выдуманных в той или в этой мере, я приметил, что сны и прочие искажения "действительности" заносились мной особым, клонящимся налево почерком, по крайности в самом начале, когда я еще не отринул общепринятых различений. Большая часть докембриджского материала записана этой рукой (но солдат действительно пал на пути у беглого короля).

5.

Я знаю, меня называли чванливым сычом, но я не перевариваю розыгрышей и у меня просто опускаются руки ("Только безъюморные люди прибегают к этому обороту" - согласно Ивору) от непрерывного потока шутливых подковырок и пошлых каламбуров ("Руки - ладно, чего бы другое стояло" - снова Ивор). Впрочем, он был добрый малый, и в сущности, вовсе не перерывами в зубоскальстве радовали меня его отлучки в конце недели. Он трудился в туристском агенстве, руководимом прежним homme d'affaires тети Бетти, тоже весьма чудаковатым на свой манер, - обещавшим Ивору автофаэтон "Икар" в виде награды за усердие.

Здоровье и почерк мои скоро пошли на поправку, и юг стал доставлять мне радость. Мы с Ирис часами блаженствовали (она в черном купальнике, я в фланели и блайзере) в саду, который я предпочел поначалу соблазнам морского купания, пляжной плоти. Я перевел для нее несколько стихотворений Пушкина и Лермонтова, перефразировав их и слегка подправив для пущего впечатления. Я с драматическими подробностями рассказал ей о своем бегстве с родины. Я упомянул великих изгнанников прошлого. Она слушала меня, как Дездемона.

- Мне бы хотелось выучить русский, - говорила она с вежливым сожалением, что так идет к этому признанию. - У меня тетя родилась почти что в Киеве и еще в семьдесят пять помнила несколько русских и румынских слов, но я - жалкий лингвист. А как по-вашему "eucalypt"?

- Эвкалипт.

- О! хорошее вышло бы имя для героя рассказа. "F. Clipton". У Уэллса был "м-р Сноукс", оказавшийся производным от "Seven Oaks". Я обожаю Уэллса, а вы?

Я сказал, что он величайший романтик и маг нашего времени, но что я не перевариваю его социологической муры.

Она тоже. А помню я, что сказал Стефен в "Страстных друзьях", когда выходил из комнаты - из бесцветной комнаты, в которой ему позволили напоследок повидаться с любимой?

- На это я ответить могу. Там мебель была в чехлах, и он сказал: "Это от мух".

- Да! Чудно, правда? Просто пробурчать что-нибудь, только бы не заплакать. Напоминает кого-то из старых мастеров, написавшего слепня на руке у своей сестры, чтобы показать, что она уже умерла.

Я сказал, что всегда предпочитал буквальный смысл описания скрытому за ним символу. Она задумчиво покивала, но, похоже, не согласилась.

А кто у меня любимый из современных поэтов? Как насчет Хаусмена?

Я много раз наблюдал его издали, а однажды видел вблизи. Это случилось в Тринити, в библиотеке. Он стоял с раскрытой книгой в руке, но смотрел в потолок, как бы пытаясь что-то припомнить, - может быть то, как другой автор перевел эту строку.

Она сказала, что "затрепетала бы от счастья". Она выпалила эти слова, вытянув вперед серьезное личико и мелко потрясая им, личиком, и гладкой челкой.

- Так трепещите теперь! Как-никак, вот он я, перед вами, летом 22-го в доме вашего брата...