С минуту я просидел над завтраком – под сострадающим взором Бурой Розы – в состоянии пещерного жителя, обнимающего руками голову, когда над ним начинают с треском рушиться камни (женщины делают этот жест, если что-то падает в смежной комнате). Решение я, разумеется, принял мгновенно. Рассеянно похлопав Розу сквозь легкий подол по молодым ягодицам, я устремился к телефону.
Через несколько часов я обедал с А. Б. в Нью-Йорке (и в последующие месяцы обменялся с ним из Лондона несколькими телефонными звонками). Премилый оказался человечек – совершенно овальной формы, с лысой головой и крохотными ножками в дорогих туфлях (остальное его облачение выглядело победнее). Он говорил на ломком английском с мягким русским акцентом и на родном русском – с еврейскими вопрошаниями. Он считал, что первым делом мне надо свидеться с Дорой. Он предупредил меня, что начальный шаг путешественника, собравшегося посетить жуткую Страну Чудес, Советский Союз, должен быть вполне обывательским, – следует забронировать «номер» (место в гостинице) и, лишь обзаведшись им, приступать к добыванию «визы». Над рыжеватой горкой буро-веснущатых, пропитанных маслом, сопровождаемых черной икрой блинов у «Богдана» (за которые А. Б. запретил мне платить, хотя меня распирали «Королевские» деньги), он поэтично и несколько длинно рассказывал мне о своей недавней побывке в Тель-Авиве.
Следующий мой ход – поездка в Лондон – доставил бы мне наслаждение, не обуревай меня непрестанно тревога, нетерпение, томительные предчувствия. Знакомство с несколькими авантюрной складки джентльменами – прежним любовником Аллана Эндовертона и двумя невнятными наперсниками моего покойного благодетеля – позволило мне сохранить кое-какие невинные связи с БИНТ’ом – акроним, посредством которого советские агенты обозначают хорошо, чересчур хорошо известную британскую службу разведки. Вследствие этого мне удалось получить фальшивый или в определенной мере фальшивый паспорт. Поскольку у меня может возникнуть потребность вновь прибегнуть к этой удобной выдумке, я не стану обнародовать здесь точного моего псевдонима. Довольно сказать, что некоторое дразнящее сходство с моей настоящей фамилией позволило бы в случае поимки объяснить приемную канцелярской оплошностью рассеянного консула и безразличием ее душевнобольного носителя к официальным бумагам. Допустим, что подлинная моя фамилия – «Облонский» (толстовская выдумка), тогда поддельным именем стало бы мимикрическое «О. Б. Лонг», – так сказать, облоногий. Его я мог расширить, скажем, до Оберона Бернарда Лонга, из Дублина или из Думбертона, и долгие годы жить под ним на пяти-шести континентах.