Смотри на меня

— Всё как-то запуталось, — продолжаю махать лопатой, говорю будто сам с собой. — Она мне как сестра. Была.

Тут Шевцов меня удивляет. Он отставляет лопату и достаёт сигареты. Я вообще не знал, что он курит. Мне как-то за то, что запах услышал, такой армагеддон устроил в тренажёрке, что потом не то что курить, дышать не хотелось.

— Я не знаю подробностей, Егор, — подкуривает, — но вижу, что тебе реально хреново. А по поводу этого «как сестра» уж поверь, я тебя очень хорошо понимаю. Поэтому хочу предупредить: не руби сгоряча. Оно тебя всё равно настигнет, если суждено.[1]

Мы ещё немного помолчали. На мой взгляд на сигарету мне был показан фак. Не очень педагогично, но Шевцов никогда и не претендовал. Да и я уже не ребёнок.

Домой я иду пешком. Машину оставил в мастерской, завтра надо подлатать кое-что. Дребежжит возле правой передней стойки.

Морозный воздух студит дыхание, но в венах кровь кипит. Сердце неделю адреналином питается.

Сёма ещё вчера масла в огонь подлил.

— Верт, вы с Конфетой потрахались, что ли?

— С чего ты взял эту чушь?

— Да ты же весь дымишься. А у неё глаза на мокром месте. Вам давно пора было, а то заладили со своей дружбой. Только чёт вы наворотили, как мне кажется.

— Ты в психологи заделался, Сём?

Друг сдёрнул пластырь, которым я тщетно пытался прикрыть болючий нарыв. Я не знаю, что это за заноза внутри и почему она пускает столько яда в кровь. Не знаю, есть ли этому название и научное объяснение, только меня это реально бесит.

С Семёном мы в итоге на полдня поссорились после его «ты дружбана своего сотрёшь, трахая весь универ, пока мозги заработают, наконец».

Я его послал, он покрутил у виска пальцем и ушёл на допы. Общаться уже начали вечером.

Матери нагрубил по телефону, с пары выгнали за спор с преподом. Все мозги, блдь, прогорели с этой Конфетой.

И вот сейчас что я делаю в одиннадцать вечера в субботу? Сталкерю в окно с выключенным светом.

У неё зашторено окно, но когда встаёт к шкафу, видно контуры тени. И я как дурак всматриваюсь, одна ли она. Кровь по венам разгоняется, несётся, тараня стенки и взвинчивая пульс.

Неадекватная реакция. Ненормальная.

Нужно глушить её, давить всеми доступными способами.

К чёрту тебя, Конфета.

* * *

Утром в понедельник голова ещё шумит от дикого загула в выходные. Я как ушёл из дому в субботу в начале двенадцатого ночи, вернулся уже под утро понедельника. Пришлось ехать на автобусе в общагу.

Ну и дичь этот общественный транспорт.

Зато вроде как стало легче. Когда натрахаешься до дрожи в коленях, чтобы уже если вставал, то с болью, кажется и не так выворачивает.

Казалось. Но едва я вижу её в коридоре, кости снова начинает ломать. Стоит со своими подругами у расписания, улыбается. Весело ей.

Ну-ну.

На меня когда взгляд её случайно падает, каменеет и отворачивается, поджав губы.

Хорошо, пусть воротит нос. Так быстрее переживётся, перебродит и выветрится яд, пущенный ею в кровь.

В коридоре шумно, толпа из нескольких групп. Семён что-то говорит, я хочу переспросить, но тут меня привлекает другой разговор.

— Ай, Димка, осторожно! — Меляев с параллельного потока зажал тёлку у подоконника, обхватив за талию под футболкой. — У тебя опять часы царапаются.

Стоп.

В голове срабатывает гонг. Я, когда мысли гонял, подозревал его и ещё пару утырков, но уверен не был. До этого момента.

Юлька тоже замирает и резко оборачивается. Мне секунды хватает, чтобы понять по её лицу, что она узнала ублюдка.

Роняю рюкзак прямо на пол.

Пиздец тебе, чмошник.

11

Юля

Это он! Я узнала. И голос, и дебильный смех, даже лицо вспомнила. Я знаю, как его зовут — это Дима Меляев, третьекурсник.

Тошнота подкатывает моментально. Во рту пересыхает, а сердце начинает колотиться в груди.

Егор тоже оборачивается, скользит взглядом по мне, считывая реакцию. Его лицо каменеет, взгляд становится тяжёлым. Я знаю, что это значит. Он в бешенстве.

Он сбрасывает на пол рюкзак и стремительно направляется к подоконнику, где стоят тот парень и девушка. Я замираю и лишь успеваю прикрыть ладонью рот, чтобы не вскрикнуть, когда Вертинский встряхивает того парня за грудки, словно тряпичную куклу.

В коридоре становится так тихо, что слышно как зудит лампа дневного света под потолком. Все оборачиваются и замирают в ожидании зрелища.

— Чё, сука, тёлки без «пыли» не дают? — шипит Егор, выталкивая парня на середину коридора.

Вертинский крепко держит его за грудки, несколько раз сильно встряхивает и что-то говорит, но не слышно, что именно.

— А чего, Верт, у тебя так подгорело? У неё классные сиськи, тебе одному, что ли, на них пяли…

Договорить ублюдок не успевает, потому что Вертинский валит его на пол и начинает бить. Сильно, с размаху. Сыплет удары один за другим.

Друзья того парня лишь переглядываются, но даже не дёргаются. Все замерли, кто-то достал телефон и снимает.

Его же выпрут за это из университета. Это в лучшем случае. А ещё дисквалификация в спорте. А может и заявление в полицию.

И вдруг как вспышка ударяет в голову мысль, что всё это может с ним случиться из-за меня!