Смотри, но не трогай (СИ)

А дальше все происходит как в дешевом боевике, снятом на заре девяностых. Никаких спецэффектов и пафосной бравады. Только грязь, боль и глухие удары тел друг об друга.

Поднимаю глаза в антрацитовое небо и беззвучно молю бога о том, чтобы это все поскорее закончилось. Не только драка, но и мое проклятье под названием Тимур Алаев. Я ведь всегда была хорошей девочкой. Слушалась маму и не перечила учителям. Так за какие грехи мне так влетело?

— Сука, Алаев! Ты ответишь за свое дерьмо! — орет Никита, пытаясь вырваться из рук тех, кто их растаскивает.

В ответ Тимур улыбается. Во всю ширину своего окровавленного рта. Только вот от его улыбки веет тьмой и безумием. Ни намека на радость или веселье.

— Ты не имел права! — Матвеев надрывает голосовые связки. — Не имел права ее трогать!

Алаев закатывается хриплым издевательским хохотом. А затем находит в толпе завороженных зевак меня, и его сумасшедший оскал застывает. Уголки губ медленно заламываются вниз, а во взгляде отражается нечто яркое, но труднообъяснимое… Горечь? Страдание? Тоска?

В голове вдруг всплывает мысль о его маме. Был ли Тимур таким злым и беспощадным при ее жизни? Или это ее смерть изуродовала его до неузнаваемости?

Мне сложно судить о травмах, связанных с гибелью родителя. Моего папы не стало, когда мне было четыре, и, признаться честно, я мало что о нем помню. Память сохранила лишь какие-то размытые картинки и невнятные обрывки фраз. Любила ли я его? Конечно. Но, скорее, как некий собирательный образ, нежели как живого человека.

— Все, отпустите, я спокоен, — рявкает Никита, стряхивает с себя удерживающих его парней.

Дернув плечом, он поправляет разодранную по шву куртку и устремляется к машине.

А я так и остаюсь в растерянности стоять на месте, гадая, возьмет он меня с собой после случившегося или мне пора вызывать такси.

Глава 32

Лера

Никита все же подвозит меня до дома, но всю дорогу мы едем в давящем молчании. Пару раз я пробую завести диалог, но парень отвечает скупо и сухо, поэтому я делаю вывод, что он еще не готов к общению. Наверное, ему нужно время, чтобы остыть.

Прощание тоже получается слегка натянутым. В текущих условиях поцелуи кажутся неуместными, поэтому я просто взмахиваю рукой. Движение выходит каким-то неуклюжим, и я чувствую себя полной дурой. Матвеев избегает моего взгляда и ограничивается холодным «пока». На этом и расходимся. Послевкусие от встречи гадкое.

Захожу в дом и, стараясь не шуметь, опускаю ключи на этажерку. Свет нигде не горит, голосов не слышно. Ну еще бы, время-то позднее. Наверняка, родители уже десятый сон видят.

Наслаждаясь тишиной, полумраком и одиночествам, медленно бреду по просторному холлу. Захожу в гостиную и сажусь на диван. Несмотря на то, что на дворе глубокая ночь, спать не хочется. Хочется рефлексировать. Прокручивать в голове сегодняшний вечер и анализировать причинно-следственные связи.

Почему все так запутано? Никита, я, Тимур, смерть его мамы, чересчур скорый брак наших родителей… Я чувствую, что эти вещи связаны. Они наслаиваются друг на друга, образуя клубок конфликтов и проблем. Наверное, если бы мама с Анваром Эльдаровичем повременили со свадьбой, мои отношения с Тимуром были бы лучше. Он бы не стремился во что бы то ни стало втоптать меня в грязь. Да Никиту наша семейная драма обошла бы стороной.

Вздыхаю и, поддавшись сиюминутному порыву, подхожу к большому застекленному шкафу, в котором хранятся изящные мраморные статуэтки, фарфоровая посуда, и, самое главное, старые фотоальбомы. Я давно хотела их полистать, но все как-то духу не хватало. Однако сейчас под покровом ночи во мне просыпается решимость. Что такого, если я просто посмотрю? Будь фотографии чем-то конфиденциальным, то, наверное, хранились бы под замком.

Осторожно извлекаю наружу массивную кипу альбомов и перетаскиваю их на диван. Видно, что некоторые из них совсем старые, поэтому я действую очень бережно. Боюсь ненароком повредить чужую память.

Открываю первый попавшийся альбом, и дыхание обрывается. Передо мной детские снимки Тимура. В том, что это именно он, я нисколько не сомневаюсь. Во-первых, взгляд карих глаз ни с чем не спутать. Во-вторых, рядом с фотографиями подписи, сделанные от руки: «Тимуру два года. В гостях у бабушки», «Тимурик помогает папе рыбачить», «Тимур впервые пробует гранат».

С жадным любопытством рассматриваю снимки. При этом у меня такое чувство, будто я заглянула за темную ширму и увидела то, что совсем не предназначалось для моих глаз. Эти кусочки прошлого, заботливо собранные и подписанные, красноречиво говорят о том, что до нашего появления здесь, в доме Алаевых, кипела совсем другая жизнь. Тут жила другая женщина, которая воспитывала сына, увлекалась цветоводством и ласково величала своего мужа Анвариком.

А теперь от нее остались только потрепанные временем фотографии. Если задуматься, странно, что у нас за общим столом никогда не заходит речь об Авроре Карловне. Будто ее никогда и не было. Наверное, Тимура это ранит. Меня бы на его месте точно ранило…