– Ай, паразиты, кашку будете кушать, сволочи маленькие.
Заметив Лешку, он оторвался от занятия и, попробовав блюдо на вкус, хитро подмигнул:
– Представляешь, вчера у магазина две девки из-за меня подрались. Одна кричит: забирай его себе, а вторая говорит: а на кой он мне нужен?
Лешка хмыкнул, а Золотарь продолжил:
– Сегодня вечером сходим с тобой в гастроном жир забрать. Нам дают из-под гриля. Ты к спиртному относишься отрицательно?
– А по какому случаю гуляем? – Лешке вовсе не хотелось с Золотарем пить. Колян напоминал ему прапорщика Герасимова из недавней армейской жизни – мужичка незлобного, но никчемного, распоряжений которого никто никогда не выполнял, и тот от сознания своей никудышности хорошо закладывал.
– Это разве гуляем? Это так… – Золотарь пренебрежительно отмахнулся. – Я в загул ухожу, если с кем познакомлюсь, на три-пять дней.
– Что-то недолгие у тебя знакомства, – встрял дядя Саша.
– Мне хватает. Я на улице с любой познакомиться могу. Вот я летом у нашего директора жил на даче, так меня соседка заложила, что я каждую ночь кого-то привожу, причем всякий раз новую. И чем мы там до утра занимаемся, непонятно. Мол, сперва свет у нас и музыка, а потом тихо, – подмигнув, Золотарь подсыпал в кашу соли и опять попробовал, причмокнув. Зубов у него почти не было, от этого щеки ввалились, а рот сбежался куриной гузкой. – Вот увидите, у меня и собаки еще на задних лапках ходить будут.
– Уволюсь, тогда и посмотрим, – дядя Саша достал из ящика покореженного письменного стола, на котором и стояла электроплитка, ручку и листок пожелтевшей бумаги.
– Небось на меня маляву накатать собираешься? – Золотарь, увлекшись, снова отправил в рот ложку каши.
– Скамейки не сделаешь – точно накатаю. Дождешься, что доски сгниют.
– Знаешь что, дядя Саша, я вот сейчас пойду, эти доски возьму и гробик тебе сколочу. Задрал ты уже со своими скамейками! Без тебя знаю, что мне надо делать, – огрызнулся Золотарь.
– Да-а? Так, может, ты знаешь, почему вдруг Бандит стал меня бояться? Ты его случаем камнем не угостил?
– Так он меня и без камней давненько побаивается. А сегодня еще и Зевс хвост поджал. Я ему просто сказал: «Жрать, на х…, не дам!», а он как сиганет в кусты! И вот еще что, дядя Саша, – теперь Золотарь говорил вполне серьезно. – Сегодня на посту я не видел Чернышки. То есть я ее дня три уже не видел. Прячется, что ли?
– А плошка у нее пустая? – спросил дядя Саша.
– Пустая. Но за нее, может, Ульс подъедает. Они же в паре стоят.
– Значит, из Соньнаволока через забор в собак камнями кидают, сволочи. А как на них управу найдешь?
Дядя Саша разгладил листок бумаги, положив его поверх толстого постового журнала, и, сосредоточившись, принялся что-то писать.
– А насчет этих скамеек… – примирительно сказал Золотарь, – завтра к нам плотник придет.
Дядя Саша оторвался от листка:
– Посторонние не должны находиться в питомнике! Сколько раз тебе повторять?
– Какой он посторонний? Он плотник!
– Для собак посторонний.
– Замашки у тебя коммунистические, дядя Саша, это я тебе прямо скажу. Раскомандовался тут! – Золотарь сплюнул. – Вот я завтра уйду отсюда – и дело с концом.
– Куда ты пойдешь-то?
– В монастырь!
– В монастырь тебя не возьмут – ты матом ругаешься. А скамеечку завтра должен сделать сам.
– Я корм собакам выбил, плотника выбил… Иди-ка ты, дядя Саша, домой. В ванне отмокни.
И когда дядя Саша, крякнув и махнув рукой, поднялся с табуретки, Золотарь добавил ему вслед:
– Только смотри, за буйки не заплывай.
Малыш Чезар, «азиат», достигающий в холке метр двадцать, уже полгода маялся в вольере. Никто не смел вывести его погулять или даже приоткрыть дверцу его темницы, чтобы поставить ведро с едой. Кормили его куриными головенками, перебрасывая еду ковшом из соседнего вольера через щель под крышей. Когда кто-либо, даже из тех, кто его кормил, проходил мимо, малыш кидался на сетку, продавливая ее мощным торсом, испускал горлом раскатистый рык и с ненавистью провожал нарушителя круглыми золотыми глазами. Чезар был настоящим сторожевым псом – таким, каким ему и полагается быть, за одним исключением: ему теперь некого было охранять. Хозяин сам отвел его в питомник, потому что малыш держал в смертельном страхе не только соседей по участкам в Соньнаволоке, но и всех домашних, кроме, разумеется, самого Хозяина, который и предал его.