Смотрящие вперед. Обсерватория в дюнах.

«Львовы… Мирра и Глеб», — вспоминала меж тем про себя Марфенька. Ну конечно же, это о них ей писал еще два года назад Яша Ефремов. Они вместе были в экспедиции на Каспии… Судно «Альбатрос»… Яша там был матросом. Начальником экспедиции был океанолог Филипп Мальшет. Яша отзывался о нем с огромным уважением… Но вот этот Глеб сыграл очень некрасивую роль: из-за него чуть не погибли Яша и капитан «Альбатроса» Фома. Да, Марфенька теперь хорошо припомнила эту историю. Летчик Глеб Львов должен был доставить на берег двоих членов экспедиции: Яшу и Фому; самолет попал в бурю, началось обледенение, и, опасаясь, что машина не доставит всех троих, этот Глеб высадил своих товарищей прямо на лед. Именно тогда Яша и Фома попали в относ и едва не погибли.

Вот почему Львова «списали на землю» — за аморальный поступок! Он действительно был умелым летчиком… Не знания техники ему не хватило в час испытания, а человечности…

Марфенька прошла в свою комнату и, быстро выдвинув ящик письменного стола, достала толстую пачку Яшиных писем.

Так вот кто лаборант академика Оленева! Это у ее отца нашел «пристанище» Глеб…

Марфенька грустно рылась в старых письмах. Интересно, знал ли отец об этой истории? Судя по его уклончивости, знал. И все же согласился работать с таким человеком: Мирра Павловна просила.

Раздался звонок. Надо было идти и играть в «хозяйку дома». Марфенька положила пачку писем под подушку: перед сном перечтет некоторые места.

Отец уже вел гостей в свой кабинет.

— Мирра Павловна, — сказал он, останавливаясь и явно волнуясь, — это моя дочь Марфа.

— Совсем взрослая дочь у такого молодого отца! — удивилась гостья. У нее был приятный, хорошо поставленный голос низкого тембра — словно прохладный голос, он бы освежал в жару. На Марфеньку смотрели серые, как серый бархат, огромные глаза.

«На марсианку похожа — Аэлиту, — подумала Марфенька, пожимая выхоленную, но сильную руку. — Спортом занимается. Как это люди ухитряются выглядеть так модно? Более модно, чем манекенщицы».

— Я давно слышал о вас и даже вашу фотографию видел, — сказал, улыбаясь, брат Мирры, в свою очередь пожимая Марфеньке руку.

Он был еще красивее сестры, так же тщательно и со вкусом одет, держался непринужденно.

— От кого же вы обо мне слышали, от папы? — спросила Марфенька. «Неужели не побоится признаться, от кого слышал?»

— Когда я был воздушным извозчиком… Мне доводилось, представьте, возить ваши письма. Им всегда были очень рады на «Альбатросе». Я доставлял на судно письма, посылки, продукты… Он славный мальчуган, этот Яша Ефремов. Вы с ним до сих пор в переписке?…

— Да, конечно…

Мирра попросила Евгения Петровича показать ей оттиски его новой статьи. Они ушли в другой конец кабинета и сели там вдвоем у заваленного бумагами круглого стола. Марфеньке пришлось занимать Глеба.

Он сидел против Марфеньки на диване, заложив ногу на ногу, и бесцеремонно разглядывал ее. Что-то в нем было хрупкое, несмотря на видимую физическую силу, — словно молодое дерево, надломленное пополам, но все еще растущее, или это чахоточный румянец на скулах придавал ему такой вид? «Слишком быстро показал, что не боится прошлого. Значит, на самом деле боится».

— Вам нравится ваша теперешняя работа?

— Да, я доволен… Работа несложная и дает мне время для занятий. Я ведь теперь учусь заочно на физико-математическом. Уже на третьем курсе. Почему вы никогда не зайдете в лабораторию вашего отца?

— Но ведь туда посторонним вход не разрешен…

— Это можно устроить… Дочь академика Оленева…

— Не хочу!

«И все же как он красив! Какая-нибудь бедная девчонка попадется на эту красоту, как рыбка на удочку, и будет трепыхаться. Ему очень не хотелось к нам идти — из-за меня, потому что я о нем все знаю от Яши. Отец его давно уже приглашал… Почему же теперь он пришел?»

— Простите, мне надо выйти на кухню, — холодно извинилась Марфенька и вышла.

— У вас интересная дочь, — услышала она голос Мирры. — Единственная? Представляю, как вы ее любите.

— Спортсменка: парашютистка, уже четырнадцать прыжков, — донесся до нее басок отца.

Запыхавшаяся, раскрасневшаяся Христина с прилипшими к выпуклому лбу волосами торопливо заканчивала сервировку стола. Марфенька кое-что переставила: пусть отец будет доволен. Он просил подать весь хрусталь. Праздник так праздник, был бы только стоящим повод…

Брат и сестра Львовы оказались ультрасовременными людьми. Все, что было несовременным, их попросту не интересовало. За ужином речь шла о самых современных вещах. Мирра объявила, что опера устарела и скоро отомрет. Евгений Петрович, не понимавший и потому не ценивший оперной музыки, охотно с этим согласился: да, опера, несомненно, отмирает.

— А что же будет при коммунизме, джаз-банд? — невинно осведомилась Марфенька.

— Будущее за новыми инструментами, — уверенно пояснила Мирра. — Симфонии, исполняемые на колоссальных электронных…

— Барабанах? — серьезно подсказала Марфенька. Глаза ее смеялись, но лицо хранило доверчивую серьезность.