Смотрящие вперед. Обсерватория в дюнах

Оживленная, принаряженная Васса Кузьминична разливала чай, Вадим ей помогал. За столом не уместились — кому поставили чай на подоконник, кто присел с чашкой прямо на постели.

— Тебя удивляет отсутствие склок? — обратился Филипп Михайлович к Марфеньке.

— Ну, не склок… а только на удивление дружно живем. Отец рассказывал… У них в институте не так.

— Хорошо живем и работаем, — серьезно подтвердила Васса Кузьминична.

— Иначе не могло быть, — сказал Мальшет. — Дело в том, что сюда попали только те, кто страстно любит свое дело. Ставка у нас обычная: никаких надбавок на безводность, на пустыню. Условий… почти никаких. Оставили же столицу, «культуру», быть может, «карьеру» — и ради чего? Ради труда, кропотливого, незаметного, будничного труда во славу науки. Насильно ведь сюда никого не посылали! Ну, а кто способен ради науки на отречение от всяческих благ, тот не будет тратить драгоценное время на пустяки, дрязги. Верно я говорю, Иван Владимирович?

— Безусловно так, — подтвердил Турышев. И заговорил о другом: —Мы вот с Вассой Кузьминичной на днях говорили о Марфеньке…

— Обо мне? — удивилась девушка.

— Да, овас… Что вы думаете о своем будущем? Не теряете ли вы этого самого драгоценного времени? Вы не предполагаете учиться заочно? Вот Лизонька уже на последнем курсе, а как незаметно промелькнули эти четыре года. Мы с удовольствием вам поможем, коль вы будете учиться заочно.

— Заочно? Где? — протянула Марфенька и чуть покраснела.

— Смотря какая отрасль науки вас интересует…

— Иди учиться на физический, — подсказал Валерик, — у тебя же способности к математике.

Яша испуганно взглянул на Марфеньку.

— Меня никакая отрасль не интересует, — хладнокровно возразила она. — Мне наука так же малоинтересна, как и искусство. Я с увлечением прочту научно-популярную книгу, от души буду восторгаться произведением искусства, но все это совсем не то, что я бы хотела делать.

Все мигом уставились на Марфеньку. Среди этих подвижников науки подобные слова звучали кощунством. Яша положил в сладкий чай ложки четыре сахара и стал пить, не замечая вкуса.

— Вот и сглазили! — вздохнула Лиза, лукаво взглянув на побагровевшего Мальшета.

— Что же бы ты хотела делать? — спросил Мальшет и потянулся в карман брюк за портсигаром (он уже второй год курил).

— Я хочу быть пилотом аэростата, — пояснила Марфенька. — Вот что я хотела бы делать всю жизнь. Я хочу подняться в стратосферу. И чтоб самой управлять!

— Ты, наверное, когда была маленькой, всегда говорила: я сама! — засмеялся Валерий.

Мальшет смотрел на молодую девушку, наморщив лоб.

— Тебя увлекают спорт, рекорды? — не понимая, спросил он.

— Пожалуй, было бы замечательно установить мировой рекорд на аэростате, — задумчиво произнесла Марфенька. — Нет, спорт ради спорта меня не интересует.

Мне хотелось бы водить аэростаты ради научных целей. Вот как Яша.

Все вздохнули с облегчением.

— Хорошо! — сказал Мальшет. — Нам как раз нужны пилоты. Отпустить тебя на курсы сейчас не могу: на учете каждый человек. Пусть тебя обучит Яша, а потом съездишь в Москву, сдашь экзамены. Есть?

— Есть! — звонко ответила просиявшая Марфенька. Яша перевел дух и залпом допил сироп.

В комнате, несмотря на раскрытые окна, было душно, и все вышли на воздух.

Вадик и Валерик приставали к Фоме с просьбой показать им приемы бокса. Аяксы решили драться с бывшим чемпионом поочередно. Добродушный Фома согласился, но чересчур увлекся и нокаутировал Вадика. Валерик поспешно бежал, укрывшись за Вассой Кузьминичной. Все хохотали, особенно заливалась Лиза. Христина, не выносившая бокса, пошла одна к морю. Ее окликнул Мальшет. Она смущенно остановилась.

— Почему ты меня стесняешься? — с досадой спросил Мальшет. — Неужели потому, что я директор? Звучит так страшно? Какая чепуха.

Он предложил оробевшей Христине пройтись по берегу. Ему давно хотелось сней поговорить по душам.

— Пойми меня правильно, Христина, — начал он, опустив на этот раз отчество, — я совсем не хочу, как это говорится, залезать человеку в душу… Но ты мой товарищ по работе («Мой товарищ» — эхом отозвалось в душе Христины), и я хочу знать, что у тебя здесь… — Он приостановился — они уже подошли к излучине бухточки — и шутливо дотронулся пальцем до ее выпуклого лба. — О чем ты думаешь, всегда такая молчаливая? Что любишь? Что ненавидишь? Во что веришь?

Христина молчала, наклонив голову. Мальшет ласково взял ее за руку.

— Перестань дичиться. Ты веришь, что я твой друг?

— Вы всем людям друг, — проронила Христина.

— Не всем, положим… Скажи, это правда, что ты… религиозна?

Христина испуганно уставилась на него. «Сказать правду?… А вдруг ее снимут с работы. Нет, за это не снимают».

Она сказала просто:

— Филипп Михайлович, я верю в бога

— Гм! Всегда, с детства?

— Нет. Я потом стала верить, когда прочла Евангелие

— Но почему?

— Уж очень великие слова, такое нельзя придумать!

— Они искренние! Тот, кто их писал, чистосердечно верил И все же он ошибался Это ведь все равно, что вера в Зевса Нелепость!