Смотрящие вперед. Обсерватория в дюнах

— Мы еще можем успеть сегодня после кружка на «Вдали от Родины», — сказал рослый, видный собою школьник. — Начало сеанса в девять тридцать… Правда, дома станут ныть, но плевать!

— Ничего не выйдет! — раздраженно отозвалась девушка. — Ты знаешь, Додик, мама с десяти часов вечера стоит на улице и выглядывает: не иду ли я… Просто всякое настроение портит. Возмутительно.

— А моя тоже не ложится спать, ходит, как маятник, по комнате и каждую минуту смотрит на часы. А потом начинает звонить по всем знакомым. Просто срам!..

— Знаешь, Додик, как я только прихожу, заставляет меня есть.

— О! Да-а! — от всей души посочувствовал Додик. — А ты скажи, будто была в кафе и наелась.

— Но мне не разрешают ходить в кафе…

Марфенька, всегда отличавшаяся завидным аппетитом, с пренебрежением оглядела великовозрастные жертвы родительской любви и грустно пошла в класс. Она живо представила, как мать стоит каждый вечер у крыльца и ждет с тревогой и нетерпением дочку. Подумать только — каждый вечер ждет эту противную белобрысую пигалицу. Так ее любит!.. Никто никогда не ждал Марфеньку у ворот. Ее часто забывали покормить. И она сама, бывало, найдет хлеб, отрежет ломоть, густо посолит и съест, запивая вкусной колодезной водой. А этих чуть не на коленях, наверное, уговаривают поесть. Небось не дали бы им денька два обеда, так сами бы попросили. Да работать бы их заставить! Они лодыри, за них все делают их папы и мамы или домработницы. Ух, какие дураки и притворы! И что за имя — Додик? Как все равно кот или собака. Как же его на самом деле звать? Наверное, Данила.

За весь год Марфенька не сдружилась ни с кем из одноклассников. Обиженная их насмешками, она преувеличила их недостатки и не заметила достоинств.

«Знать их не хочу, буду учиться лучше всех, пусть тогда смеются», — решила девочка. В дневнике Оленевой все чаще стали появляться пятерки.

«Ей отец помогает!»— говорили в классе. Марфенька была возмущена: отец за весь год не сказал ей и ста слов. Никто ей никогда ни в чем не помогал — она сама!

Одиночество терзало ее. Если бы у нее была подруга — настоящая, верная, добрая, умная подруга! Или… такие родители, как у всех. Никакие не великие, не известные, не эгоисты… Зачем ей двое одинаковых золотых часов? Пусть бы отец вместо часов купил два билета в этот самый образцовый кукольный театр. Они бы пошли вдвоем в его выходной день. Или вместе поехали бы катером по Москве-реке. Другие родители ведь ездят со своими детьми, и они тоже работают. Все работают, но вот стоят у ворот и ждут, беспокоясь, если дочь задержится где-то. Но у мамы — театр и молодой муж, у отца — наука и всякая суета, телефонные звонки. Это было очень странно: есть отец и мать, оба живы, и все равно что их нет. А эта Катя… Она нехорошая, она… воровка. Марфенька видела своими глазами, как она утащила из ящика шифоньера белую скатерть, уж не говоря о том, что она каждый день таскала продукты. Марфенька только из чувства справедливости не сказала ничего отцу: у них много, а у Кати мало. Отец-то сроду не догадается поделиться. Надоумливать его бесполезно — он скажет: «Ей мало? Ей надо зарплату научного работника?»

Катя была еще и подхалимкой: она так заискивала перед отцом, а потом судачила о нем с соседями. Хорошо, что она приходит через день и не ночует у них.

Никого нет у Марфеньки на всем белом свете, совсем она одна! Первый год в Москве оказался для нее самым тяжелым. Лето она провела в Артеке, а осенью как-то постепенно все наладилось. Если и не было особенно тесной дружбы с ребятами, как на Ветлуге, то уж не было и отчуждения.

У педагогов Оленева была на очень хорошем счету — отличница. Особенно восхищался ею математик: «Прирожденные математические способности! А какое чувство логики…» Преподаватель физкультуры говорил: «Самая ловкая. Молодец!» А вот характеристика Марфы из дневника классной руководительницы, той, что окончила МГУ в прошлом году:

Марфа Оленева, 13 лет, дочь научного работника (родители разведены). Девочка воспитывалась в деревне.