Смотрящий

Я присел на кровать, исподлобья продолжая смотреть наверх. Молодой волк покинул хижину и сейчас зализывал лапу на улице с одной только мыслью, что его никто не просил засовывать её туда. Юношеский максимализм не чужд и лесным хищникам. Как же хотелось сделать то, что не смог вожак и подняться в глазах стаи на небывалый для него уровень. А теперь, все увидели его ужас и боль, которую он не смог перенести, как подобает авторитету в волчьем семействе, показав слабость. Мечты в будущем стать королём своего мира рушились на глазах. В какой-то момент казалось, что он заплачет от досады. Боль проходила, унося с собой жалость к себе и всё его нутро снова начала наполнять решимость. Хвост, вяло лежавший на земле, зашевелился и его конец начал монотонно бить по опавшим листьям. Юный волк смотрел на дверь хижины, а глаза наполнялись жаждой доказать, что всё произошедшее было недоразумением. Он уже представлял, как оттеснив остальных, первым спрыгнет в подвал и убийственной хваткой вцепиться в своего обидчика, выдергивая из него куски свежего мяса и внутренностей. Как он будет победоносно стоять над распластанным телом, не подпуска к нему никого. Как вожак уважительно будет смотреть со стороны, с понимаем того, что трон под ним зашатался. И с какой гордой походкой, когда всё закончится, будет уходить, не обращая ни на кого внимания, под откровенный взгляд одной молодой самки, готовой стать его верной попутчицей на всю жизнь. И теперь дозами таблеток будет командовать он, а значит и всей сворой. В нём с новой силой забурлил животный инстинкт хищника, ослепляя и незаметно закрывая завесой чувство самосохранения.

Из стаи никто не знал, куда ушёл вожак и что он задумал, а без него право принять на себя командование отсутствовало априори, поэтому волки разошлись по двору в поисках местечка для небольшого отдыха. Только пара самцов-охранников осталась в доме, расположившись около проёма.

Я зашёл в бункер и на немой вопросительный взгляд Лесника, стараясь сохранять полную безмятежность, ответил:

– Первая атака захлебнулась. Зверьё зализывает раны и думает, что делать дальше. Поэтому и мы покурим.

– Чтобы ты сделал на месте этих собак? – в прищуренных глазах просматривалось полное внимание.

– Не думал об этом.… Наверно, начал бы рыть подкоп. Хотя, толку от него много не будет. Даже если они доберутся до подвала, то стоит пристрелить первого, как только появится его морда и пробка в тоннеле обеспечена.

– Они протолкнут его.

– Не факт. Перевернём на бок кровать, прислоним к норе, и всё. Из этого трупа получится плохое стенобитное оружие, да и разбежаться, места нет. Придётся вытаскивать его только наверх, а это слишком много сил. Короче, думаю подкоп – затратное дело для них. Значит, если они думают, как я, то сюда наиболее реально попасть только через верх, но для этого надо свалить шкаф, на который силёнок не хватает. Вот как-то так.

– Говоришь, только свалить шкаф. Зная Белого, это тварь что-нибудь придумает. Я даже скажу больше, он уже придумал, и сейчас этим занимается.

– Никак не могу свыкнуться с мыслью, что он настолько умён.

– А пора бы уже. У меня было то же самое и теперь, кто в лесу сейчас я, и кто он? – в голосе Лесника чувствовалось не поражение, а неприятие к самому себе за допущенное заблуждение. – О чём мысли кидаешь, разведка?

– Мысли, это много, а так только одна. Но для волков она мне кажется невероятной. Я бы засунул в щель крепкую палку или арматуру и использовал, как рычаг, чтобы опрокинуть шкаф. Но у меня есть руки, а лапы у них явно не предназначены для захвата. Другого способа не вижу, как это сделать сверху.

– Ну что же, поживём, увидим. А пока есть время, наложи мне новую повязку, да потуже.

Он снова прилёг, а я встал у входа в коридор, стараясь уловить любое мельчайшее движение. Очень не хотелось пропустить начало абордажа. Тишина и предчувствие скорой схватки начали напрягать не только меня, но и Лесника, как бы он не старался придать своему лицу отрешенный от каких-либо проблем вид. Он заговорил первый, наполнив блеклый свет бункера шепотом хриплого голоса.

– Разведка, когда всё закончится, если, конечно, мы застанем это радостное событие живыми, нет желания заняться делами? Тебе же нечего терять. Что тебе делать в этом городе?

– Не думал об этом, но скорее нет, чем да. Криминал это не моё, он весь построен на наживе, а у меня обостренное чувство справедливости.

– Как может быть чувство того, чего нет? Это самообман. Согласен?

– Здесь не буду спорить, но благодаря нему, я всегда честен перед самим собой. А с этим мне легче жить.

– Знаешь, твои поступки настоящего мужчины, а размышляешь до сих пор, как юнец, не повидавший в этой жизни предательства и зла. Или ты всё умеешь прощать, что на тебя не похоже, или ты наивен, как бубен, или эта дрянь ещё не появилась в твоей жизни, а без неё никуда.

– Не то, и не другое, и не третье, Лесник. Есть ещё такие понятия, как воспитание и достоинство, но у каждого они разные вместе с отпечатками пальцев.