Смотрящий по неволе

— Я не отвлекаюсь, — расстегнул на горле пуговицу рубашки Андрей и начал закатывать рукава. Ему было душно. Наверное, от бессилия, — Я прекрасно понимаю, что брокерская контора выкупала акции у работяг не на свои денежки. Что она — подставная! Рабочим стабильно задерживали зарплату, а деньги Гусь Лапчатый стабильно отправлял в заем конторе. Понятно, когда дети голодные, отец и мать последнюю наволочку отдадут. А уж акции, типа какие-то непонятные бумажки, продать — милое дело. Я это все прекрасно понимаю, но внешне сделка легальна с любого бока!

— В Уголовном Кодексе есть такая статья — мошенничество.

— А в Библии есть заповедь — «Не укради». Ну и что?

— Уже хорошо, что правда на нашей стороне, — в поддержку хлопнул друга по плечу Шрамов, — Если мы это понимаем, значит сила не у них, а у нас.

— И что теперь? Прыгать на месте от негодования? Звонить в Смольный? Слать телеграммы президенту? Уважаемый господин Президент, остановите разбазаривание страны! Так что ли?

— Сила без ума — понты на ветер. Придумаем что-нибудь. Ночь длинна. А в Смольный ломиться — без резона. Сквозь секретарей не пробьешься. Да и явно наш Гусь Лапчатый пару бугров городского масштаба ради спокойствия души подмазал, — обретаясь в профсоюзном кабинете, Шрам не посчитал нужным поставить профсоюз в известность, что вынужден усиленно скрываться от милиции. У Юрьевича и так голова пухнет от проблем, зачем еще расстраивать человека? Зачем профсоюзу знать лишнее?

— Может быть, опротестовать сделку через прокуратуру или арбитражный суд? — сделал Андрей Юрьевич ход конем в сторону Сереги, передвинув Ленина.

— Опротестовать — это махание кулаками уже потом, когда сделка состоялась. Лучше сделку не допускать. И кроме того, что-то на моей памяти не густо историй, когда подобный ход, — Шрамов задвинул Ленина на прежнее место, — Давал реальные результаты. Закон — что дышло… Давай еще помозгуем. — Сергей вспомнил про Эрмитажные списки. Бумаги, которые он никогда в упор не видел и из-за которых чуть не погиб. Были б эти компроментирующие чуть ли не половину городских властей документы сейчас у Шрамова, он бы отхапал комбинат у америкосов одной левой.

Андрей Юрьевич почесал руку, где был выколот якорь, будто профсоюзного лидера укусил комар. И подступил к окну:

— Вот он — наш комбинат. Сегодня еще наш.

— Что это прямо по курсу? — через плечо друга глянул в окно Сергей Шрамов.

— Прямо по курсу склады для бочек.

— Может, вы бензин и в канистры разливаете? — вспомнил Шрам, как усмирял азеров.

— Нет. А бочки для Дальнего Севера. Туда в бочках бензин отправляем, а не в цистернах. А вон там — собственное пожарное депо с каланчей, — увлекся Андрей Юрьевич, — Специфика производства. Раньше на территории строго-настрого курить запрещалось. С работы выгоняли. А сейчас — всем наплевать.

— А это что за Брестская крепость?

— Нефтеналивной терминал.

— А вон там огонек мигает?

— Точно мигает, — удивился Андрей, — Да не один! Это пищеблок.

— Пунш к завтрашнему празднику варят, — недобро прищурившись, пошутил Шрамов.

— А ну пошли, проверим, — под кожей все еще считая себя в ответе за комбинат, сдернул пиджак со спинки стула профсоюзный лидер.

Они вышли в ночь и сразу крепко озябли. От нервов, да и кофе перепили. Андрей Юрьевич на правах старожила все время подсказывал Сергею путь, ибо жидкого рыбьего света редких фонарей не хватало:

— Осторожно, здесь канава… Осторожно, здесь свалка… Осторожно, здесь рельсы…

Ночная прохлада и сырость закрадывались под одежду, и хотелось хлопать по бокам, чтобы хоть как-то согреться. Чем ближе они оказывались к пищеблоку, тем громче слышалась из настежь распахнутых окон музыка.

Meke the rep!
Hey baby!
Meke the rep!
Step by step!
Follow me!
Hey baby!
Meke the rep![5]

Кто-то гулял широко и со вкусом.

— Кто такие? — важно пырхнул отирающийся у входа в здание боец в вохровской шинели. Не дряхлый дедушка, а упитанный жлобина, ряха толстая, портупея скрипучая и даже укомплектованная штатным оружием.

— Ты что — меня не узнаешь? Я — председатель профсоюзного комитета. А это со мной.

— Сюда нельзя, — важно высморкался на масляный асфальт перед полуночниками вохровец. Это уже была конкретная оскорбуха. Типа забил я пудовый болт на твой профсоюзный комитет.

— У нас пригласительные билеты, — из тьмы на свет хищно обошел по дуге Андрея Юрьевича Шрам и протянул к бельмам стража руку. Пока вохровец допирал, что рука пустая, Шрам поймал охранника за нос и заломил руку, а то сосунок еще по дурости за стреликом потянется.

— Пусти, гад! — заскулил вохровец.

Шрам и пустил. Под откос, предварительно согнув до земли и выключив рубящим по шее:

— Ну что, заглянем на огонек? — рисково подмигнул Сергей профсоюзу.

— Заглянем, — с уважением посмотрел Юрьевич на фигуру Шрама, вроде не имеющую мышц размером с трехлитровые банки. Крутого другана Бог послал, и в карты лих, и без карт управляется.