Смотрим кино, понимаем жизнь: 19 социологических очерков

Если не находится опоры в самом себе, начинается поиск этой опоры где-то вовне. И когда выпадает шанс совершить благородный поступок – помочь совершенно незнакомому человеку, который тебе вдобавок чужд и несимпатичен, ты хватаешься за этот шанс. Ведь так хочется кого-нибудь спасти, буквально как у героя романа Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи». А еще хочется кого-то приручить и быть за кого-нибудь в ответе. Стать Пигмалионом и сотворить свою Галатею. Быть цивилизатором, просветителем, самим Спасителем наконец. В этом отношении характерна пересказанная история про алеута, больного туберкулезом (буквальное воплощение дикости), которого главная героиня притащила к себе домой и лечила четыре месяца, буквально «задушив его своей добротой». В результате такого лечения алеут ушел в жестокий запой и в ужасе сбежал, да так, что больше его не смогли найти.

Сохраняется желание выйти за рамки музейной этнографии – не просто наблюдать и созерцать, а заняться миссионерством. Желание пойти в народ, понять его, соединиться с ним. Возникают искренние романтические порывы (важны все три слова). Искренность порождает серьезные увлечения предметом собственной заботы. Романтизм проявляется в нежелании видеть препятствия и недостатки избранного предмета. И все это совершается резкими порывами – ярко вспыхивает, но скоро затухает.

Подобное поведение отнюдь не ново, об особенностях русской интеллигенции уже все написано более столетия назад. И, на мой взгляд, одно из лучших описаний было дано в уже цитированной нами ранее статье С.Л. Франка «Этика нигилизма» в прославленном сборнике «Вехи», который подметил, что интеллигента «влечет идеал простой, бесхитростной, убогой и невинной жизни; Иванушка-дурачок, “блаженненький”…»[54].

Одни философы прошлого предлагали «подражать мужику», ограничиваясь при этом сугубо идеальной стороной и практически с ним не сближаясь[55]. Другие были одержимы идеями просвещения и служения народу, которые органично сочетались с непониманием и презрением к этому же народу. Переобувание из славянофилов в западники (и обратно) здесь ничего, в сущности, не меняло. Один вид прожектерства сменялся другим – вместо реального дела.

Хочется понять и спасти народ – не таким, каков он есть, а каким мы его изволили понимать, не прекращая считать его Быдлом. Хотя это слово в фильме вроде бы не звучит, оно подразумевается и замещается словом «хабалка». А есть еще более модное интеллигентненькое слово «плебс».

И сегодня, несмотря на столь множественные изменения, мы продолжаем видеть прямую перекличку с народничеством XIX столетия с его неизбывным желанием служения народу («мы перед ними виноваты»). Впрочем, и эти порывы – как ветер – то поднимаются, то затухают.

Жажда витальной силы

За устремлением к миссионерству скрывается поиск внешней опоры, которую человек не в состоянии найти в самом себе. За помощью обездоленным таится забота о себе любимом и безнадежная попытка чем-то (кем-то) всерьез увлечься. Интеллигентной Лизе только кажется, что простоватой Вике нужна помощь и поддержка. Помощь нужна именно ей самой. Лиза понимает всю чудовищность и вульгарность своей подопечной. Но при этом невольно завидует тому, что она не думает и никак не мучается, а просто живет.

В этой образованной и цивилизованной среде заметно ощущается жажда живого (первобытного) огня. Такой огонь есть в провинциалке Вике, пусть он и горит как-то беспорядочно и бессмысленно. Она не задается «лишними» вопросами, здесь нет никакой обременительной рефлексии. Она растет, как трава, которая кажется слабой и неприспособленной, но на деле способна выживать в любых условиях, пробиваясь сквозь асфальт. Провинциалка «ничего не боится», быстро обучается, пусть и по самой поверхности, тренируется произносить слова, угадывать чужие знаки. Ее профессиональное и личностное несоответствие ситуации кажется очевидным и непреодолимым, но она быстро находит себе работу арт-директора, причем находит именно сама (!) без всякой протекции.

Приведем слова из важного монолога главной героини в момент ее вдохновленного увлечения: «Как мы ужасно несправедливы к нашему народу. Мы их просто не понимаем. Вот Вика, она же и есть тот самый народ. Да, у нее хамские манеры, да, она одевается как проститутка. Но при этом какая витальная сила, какая она яркая, сколько в ней всего намешано». Во всем этом видится сложное переплетение самых противоречивых чувств – от искреннего презрения к народным выходцам до столь же искренней зависти к ним.

Выбивание костылей