Высокая должность в налоговом ведомстве не принесла ему ожидаемого удовлетворения. Мехди пришлось выносить безразличие начальства, но что еще хуже – жалобы, слезы, а иногда и вопли налогоплательщиков. Все говорили одно и то же: их обидели, их не поняли. Их приводили в ярость хладнокровие Мехди и его неуступчивость, они считали, что он научился этому на Западе. Пусть даже этот налоговый начальник и араб, но ведет он себя как белый. Не идет на компромисс, не принимает конверты, не слушает объяснений. Заметив спрятанную между двумя листками бумаги пачку банкнот, Мехди строго спрашивал:
– Что это такое? Заберите, пожалуйста. А я сделаю вид, что ничего не видел.
Налогоплательщики чувствовали себя оскорбленными. Они угрожали пожаловаться вышестоящему чиновнику, хвастались знакомствами при дворе: там найдут, как его наказать, этого маленького засранца, это ничтожество, посмевшее так с ними обойтись.
Мехди приходилось принимать высшую знать провинции. Мужчин в джеллабах из дорогой шерстяной ткани и шафрановых тюрбанах, которые изумленно рассматривали молодого марокканца, носившего рубашки с запонками. Судя по их виду, они совершенно не понимали, что говорит им Мехди, и вспоминали, как французы точно так же получали от них то, чего желали. Бумажку. Проклятую бумажку с кучей длинных слов, которые они были не в состоянии прочитать и которые их унижали. Бумажка пугала их больше, чем целый отряд вооруженных мужчин. Ничто другое не могло столь же успешно вывести их из равновесия. Мехди было стыдно. Стыдно, что он так отличается от них, похожих на его отца Мохаммеда, с которым его уже ничто не связывало. Он теребил запонки и улыбался. Потом говорил: «Жанин объяснит, что вам нужно будет сделать. Договорились?»
Однажды Мехди потребовал провести налоговую проверку одного коммерсанта, который владел значительным имуществом и получал высокий доход, однако платил крайне мало налогов. Он ускорил расследование, внимательно изучил документы, и ему не составило труда доказать, что этот человек годами обманывал фискальные органы. Его звали Карим Булхас, но в стране он был известен как Король сардин. Он родился в семье богатых торговцев и руководил крупнейшим в стране консервным заводом, расположенным в порту Сафи. В последние годы он вкладывал деньги в недвижимость, скупал участки земли и намеревался построить отель, поскольку был убежден, что у туризма в Марокко большое будущее. Мехди распорядился отправить ему несколько писем и с удовольствием предвкушал, как будет реагировать этот жулик, когда увидит, какую сумму ему выставили. Миллионы дирхамов. Однажды сентябрьским днем Карим Булхас лично явился в офис Налогового управления. Несколько месяцев подряд стояла страшная жара. Пышные прически Жанин оседали, а когда она, вставая, размыкала ляжки, раздавался чмокающий звук. Булхас вошел в кабинет Мехди в сопровождении кругленькой стеснительной девушки. Ее жирные черные волосы были туго заплетены в длинную косу ниже ягодиц. На ее верхней губе собирались капельки пота, и она, медленно проводя языком под носом, слизывала их.
Разговор начался с обычных любезностей. Карим Булхас спросил Мехди, откуда он родом. Сообщил, что знал семью Даудов, правда, они были из Эль-Джадиды. Они, случайно, не родственники Мехди? Тот ответил, что нет. С замкнутым выражением лица Мехди пристально смотрел на собеседника, давая понять, что не одобряет негласных правил кумовства. Булхас потел и вытирал блестящий лоб носовым платком. Мехди протянул ему листок с цифрами. Булхас мельком взглянул на него и резко отпихнул:
– Я ничего не понимаю в этих цифрах! Вы вот человек образованный. Как говорится, у вас имеются знания, а у меня – деньги. Мы прекрасно можем поладить. – И добавил, кивнув на девушку: – Это моя дочь. Ей восемнадцать лет.
Мехди сначала ничего не понял и решил, что коммерсант хочет его разжалобить или просто сменить тему разговора. Перевести его в сентиментальное русло, как часто поступали налогоплательщики.
– Она милая девочка, – произнес Булхас.
И тут Мехди заметил, что девушка ему улыбается. У нее были грубоватые черты лица, неровные зубы, но в ней чувствовалась какая-то незащищенность и печаль, которая тронула Мехди.
– Мы ведь можем поговорить откровенно? – продолжал Булхас. – Вы еще молоды, полны жизни, наверное, устаете на работе. Сразу видно, что вы не из тех, кто тратит время на развлечения. Я думаю о вас, вы меня понимаете?
Мехди вжался в кресло. Девушка смирно сидела, сложив руки на коленях. Покорная, как мул, готовая исполнять все, чего от нее ждали другие, привыкшая соглашаться и слушаться.
Она подняла на него красивые глаза цвета баклажана.
– Мария, поздоровайся с месье, – приказал отец.