Смотритель

Было решено направить петицию епископу и просить его преосвященство как инспектора богадельни восстановить справедливость по отношению к законным получателям Хайремовых денег, а копии петиции и ответа разослать во все главные лондонские газеты и таким образом придать делу огласку, что безусловно облегчит дальнейшие юридические шаги. Крайне желательно было получить подписи или крестики всех двенадцати ущемлённых легатариев [14], но это было невозможно: Банс скорее отрезал бы себе руку, чем подписал документ. Финни сказал, что если удастся собрать хотя бы одиннадцать подписей, одного упрямца можно представить неспособным судить о подобных вопросах и даже non compos mentis[5] так что петиция всё равно будет единодушной. Однако и этого добиться не удалось: друзья Банса были так же непреклонны, как и он сам. Так что пока под документом стояло всего шесть крестиков. Банс умел писать своё имя вполне разборчиво, а один из трёх колеблющихся долгие годы похвалялся таким же умением; у него и впрямь была Библия, на которой он лет тридцать назад собственноручно вывел: «Джоб Скулпит». Подозревали, что Джоб Скулпит с тех пор позабыл свою учёность, и что именно отсюда проистекает его нерешительность, а если он её преодолеет, двое оставшихся последуют его примеру. Документ, подписанный лишь половиной стариков, произвел бы жалкое впечатление.

Сейчас письмо лежало в комнате Скулпита, дожидаясь подписей, которые Эйбл Хенди сумеет добыть своим красноречием. Шесть крестиков были должным образом заверены, вот так:

его его его

Эйбл + Хенди Грег + Моуди Мэтью + Сприггс рука рука рука

и так далее. Карандашом отметили места для тех собратьев, которые должны были теперь присоединиться; только Скулпиту оставили целую строчку, чтобы тот ровным писарским почерком вывел свои имя и фамилию. Хенди принёс петицию, разложил её на маленьком столе и теперь нетерпеливо стоял рядом. Моуди вошёл вслед за ним с чернильницей, которую предусмотрительно оставил Финни, а Сприггс держал высоко, как меч, старое, испачканное чернилами перо, и время от времени пытался вложить его в безвольные пальцы Скулпита.

Вместе с учёным человеком были двое его товарищей по нерешительности, Уильям Гейзи и Джонатан Крампл. Если отправлять петицию, то сейчас, сказал Финни, так что можно вообразить волнение тех, кто полагал, что от этого документа зависят их сто фунтов в год.

— Лишиться таких деньжищ, — шепнул Моуди своему другу Хенди, — из-за старого дуралея, возомнившего, будто он умеет писать своё имя, как порядочные!

— Вот что, Джоб, — сказал Хенди, безуспешно силясь придать своей кислой физиономии ободряющую улыбку, — мистер Финни говорит, надо подписывать, вот тебе тут место оставили, — и он ткнул бурым пальцем в грязную бумагу, — имя или крестик, всё одно. Давай, старина. Если уж нам доведётся потратить наши денежки, то чем скорее, тем лучше, я так считаю.

— Уж точно, мы все не молодеем, — подхватил Моуди. — И мы не можем торчать тут долго — того гляди, старый Смычок придёт.

Так эти неблагодарные называли нашего доброго друга. Самый факт прозвища был извинителен, однако намёк на источник сладкозвучной радости задел бы даже незлобивого мистера Хардинга. Будем надеяться, что он так и остался в неведении.

— Только подумай, старина Билли Гейзи, — сказал Сприггс. Он был значительно моложе собратьев, но отличался не самой располагающей внешностью, так как некогда в подпитии упал в камин и лишился одного глаза, насквозь прожёг щёку и остался с обгоревшей рукой. — Сотня в год, трать, как душа пожелает. Только подумай, старина Билли Гейзи. — И он ухмыльнулся во весь свой обезображенный рот.

Старина Билли Гейзи не разделял общего возбуждения. Он только потёр старые слезящиеся глаза рукавом приютской одежды и пробормотал, что не знает, не знает, не знает.

— Но ты-то, Джонатан, знаешь, — продолжал Сприггс, поворачиваясь к другому товарищу Скулпита, который сидел на табурете у стола и отрешённо смотрел на петицию.

Джонатан Крампл был кроткий, тихий старичок, знававший лучшие дни. Негодные дети растратили его деньги и превратили его жизнь в сущий ад. В богадельню он поступил недавно и с тех пор не знал ни печалей, ни забот, так что эта попытка разжечь в нём новые надежды была, по сути, жестокой.

— Сотня в год — дело хорошее, тут ты прав, братец Сприггс, — сказал он. — У меня когда-то было почти столько, да только добра мне это не принесло.

И он тяжко вздохнул, вспоминая, как собственные дети его обобрали.

— И снова будет, Джо, — сказал Хенди. — И ты на этот раз найдёшь кого-нибудь, кто сбережёт твои денежки в целости и сохранности.

Крампл снова вздохнул: он на своём опыте убедился в бессилии земного богатства и, если бы не соблазн, счастливо довольствовался бы шиллингом и шестью пенсами в день.