— Вот и сообщи это Ангелу. Посмотрим, что он скажет тебе про Алексея Николаевича. А я пока поразмышляю.
Я решил последовать ее совету немедленно — хотя не очень представлял, где искать Ангела Воды. Когда я подошел к двери, она позвала меня:
— Алекс!
Я обернулся.
— Как только тебя опять напугают, приходи. Все уладим.
Выйдя от Юки, я увидел в коридоре двух ждущих меня монахов — томных и бледных, стоящих в обнимку друг с другом. Оба были моложе меня, но в точности одного со мной роста — и близкого телосложения. Они отрекомендовались моими новыми фашистами. Как они объяснили, их назначили по протекции донны Александрины. Подбирать носителей фасций тоже было ее родовой привилегией.
Монахи сказали, что будут теперь состоять при мне чем-то вроде секретарей-телохранителей (а может быть, отчасти и шпионов, подумал я); при желании, сообщили они, я действительно могу усложнить им жизнь, заставив их повсюду таскать за мной фасции и шляпу-треуголку. Если, конечно, я не боюсь выглядеть старомодно.
— Где обычно Смотритель говорит с Ангелами? — спросил я.
Фашисты переглянулись, а потом старший из них стал объяснять, что это зависит не столько от места, сколько от желания Ангела снизойти к человеку, ибо, если таковое существует, достаточно просто посмотреть на далекую золотую фигурку на шпиле.
Монашек помоложе, смерив меня изучающим взглядом, возразил, что в некоторых случаях ритуал требуется — но не Ангелам, а попавшему в трудное положение человеку, ибо лишь церемониальное действо может разрушить сомнения, терзающие незрелую душу: чем основательней процедура, тем серьезней выглядит даваемая ею гарантия, отчего и существуют пышные службы в соборах и церквях.
Несколько минут они, забыв про меня, спорили друг с другом, но так и не пришли к общему мнению. Тогда тот, что был постарше и лоббировал фигурку на шпиле, достал умофон с большим экраном (я таких прежде не видел) и куда-то позвонил. После короткого разговора он улыбнулся мне и сказал:
— Мы проводим вас в дворцовую часовню, Ваше Безличество. Смотрители беседуют с Ангелами именно там. Простите наше невежество, мы пока что новички на этом поприще.
— Ничего страшного, — ответил я. — Мне кажется, вы представляете два конкурирующих направления в религиозной мысли — и это очень здорово.
— Почему?
— Вам не будет скучно в дни нашей разлуки. Вы сможете дискутировать друг с другом.
Про себя я решил, что таких дней будет большинство: ходить в сопровождении двух фашистов действительно казалось мне старомодным — тем более, думал я, что рядом со мной этим трогательным молодым людям могла угрожать опасность. Как только они довели меня до статуй Бенджамина Певца и Павла Великого, стоявших у входа в часовню, я отпустил их с миром, велев дожидаться моего вызова.
Часовня оказалась церковью внушительных размеров. Внутри, однако, она выглядела просто и строго, как подобает вместилищу духа — что приятно контрастировало с пышностью коридоров Михайловского замка.
На высоком алтаре восседала обычная кукла Франца-Антона в деревянном кресле. Франц-Антон держал в руке скрижаль со словами:
ЭТО ТАК И НЕ ТАК
Я не удержался от непочтительной мысли о том, что глубина подобных изречений сильно зависит от их предполагаемого авторства.
У ног куклы блестел аскетичный стальной глюкоген на двадцать монет. Стену над головой Франца-Антона украшала серебряная надпись:
Флюидом надо управлять с превеликой осмотрительностью: стоит лишь начать менять мир произвольно, как привлечешь внимание множества небесных сущностей, ясно видящих любые поползновения такого рода и совершенно не желающих зарождения новых б-гв.
На резных полках за спиною Франца-Антона стояли похожие на кегли вазы с портретами Смотрителей — с уже добавленным к ним Никколо Третьим (кажется, это были символические урны с прахом).
Полки в целом выглядели почти пустыми, и пустота эта, с одной стороны, внушала государственный оптимизм — видно было, как много места оставлено на будущее, — а с другой, печалила: не всегда приятно глядеть на место, где будет со временем храниться твой собственный прах, пусть даже символический.
Четыре Ангела в углах часовни еле заметно улыбались, повернув серебряные лица к центру зала. Позы их несколько различались — но все они восходили вверх по ажурным серебряным ступеням. Статуи выглядели изящными и живыми: казалось, ангелы жестикулируют не только руками, но и крыльями.
На полу в центре часовни лежали синий мат и такая же подушка. Подойдя к алтарю, я зажег три благовонные палочки, вернулся к подушке и сел лицом к Ангелу Воды.