— Конечно. Это создает причину и повод для их существования. Они находятся в потоке страдающего бытия исключительно ради нас.
— Какое странное устройство мироздания, — сказал я.
— Если ты немного подумаешь над ним, — ответил Смотритель, — оно покажется тебе изящным и совершенным. Благодаря ему мир уже третье столетие находится в равновесии.
— Ангелы создают наш мир вместо медиумов Месмера? — спросила Юка.
— Не совсем так, — ответил Смотритель. — У них другие функции. Им больше не надо наводить галлюцинацию и затягивать в нее людей.
— Почему?
— Потому что в нее уже втянуты все, кто живет в нашем мире. Они в ней родились. Для них это единственная известная им реальность, и они даже при желании не могут перестать ее создавать… Видите ли, если бы во времена Месмера через портьеру, разделявшую Париж и Идиллиум, прошла не сотня-другая аристократов и бонвиванов, а все тогдашнее человечество, или хотя бы критическая масса людей — я не помню сколько, но это уже подсчитано, — то никаких медиумов-каталистов больше не понадобилось бы вообще. Люди поддерживали бы поле новой галлюцинации сами, уточняя и полируя ее своим новым коллективным опытом. Медиумам, наоборот, пришлось бы воображать Землю, чтобы туда можно было вернуться… Но такую эмиграцию в восемнадцатом веке, конечно, никто не хотел устраивать. Зачем в Эдеме сифилитики-санкюлоты? Хотя прежде нечто похожее происходило.
— Когда? — спросил я.
— Очень давно, — сказал Смотритель. — В Атлантиде. А потом — в Америке, еще до Колумба. Через проходы, открытые древними медиумами, в другой мир ушли целые народы, следы которых до сих пор безуспешно ищут земные археологи. Атланты даже взяли с собой свой остров.
— У них тоже был
— Нет, — сказал Смотритель. — Они пользовались другой технологией. Наркотические настойки, помощь духов и все такое прочее. Но принцип был тем же самым — коллективная визуализация, строго одинаковая для всех вовлеченных. Она создает новый мир в тени прежнего, и туда уходят беглецы… Я говорил про тень Ветхой Земли, откуда новому творению нельзя выходить, — но и новый мир, в свою очередь, способен отбрасывать тень на Землю. Многое, что происходит на Ветхой Земле, вызвано влиянием этих скрытых пространств.
— А где они находятся?
— Они не где-то, — ответил Смотритель. — Они сами в себе. Как и наш Идиллиум.
— У нас есть с ними контакты?
Смотритель отрицательно покачал головой.
— Мы им не интересны и не нужны, — сказал он. — Даже для жертвоприношений.
От этих слов повеяло чем-то настолько мрачным, что я не стал задавать дальнейших вопросов. Некоторое время мы молчали. Потом Смотритель поднялся из-за стола.
Мы с Юкой встали тоже.
— Мне пора, дети мои. В следующий раз, Алекс, мы встретимся наедине.
Он покосился на Юку. Та присела в придворном поклоне.
— Я утомила вас своей глупой бестактностью, Ваше Безличество. Мне нет прощения, но я уповаю на ваше бесконечное милосердие и прошу меня извинить.
— Отчего же, — ответил Смотритель, — мне очень понравилась наша беседа. Ты, вероятно, еще многое хотела спросить? Вероятно, тебе интересно, снимаю ли я маску, когда занимаюсь любовью? Это зависит от обстоятельств.
Юка покраснела.
— Три ноль, — сказал Никколо Третий.
Юка, к счастью, промолчала.
Помахав нам рукой, Смотритель шагнул в черное пятно на стене. Пятно колыхнулось, пропуская его, разгладилось и исчезло. Я опять увидел деревянную панель, гравюру с морской башней — и вспомнил, что уже давно не делал своих упражнений.
Интересно было, что Смотритель появился в комнате как бы из этой башни. Но это, конечно, могло быть простым совпадением.
— Ты его разозлила, — сказал я Юке.
Она посмотрела на меня с жалостью, как на ребенка.
— Как мало ты понимаешь в мужском сердце, Алекс. Хотя у тебя в груди такое же.
— И чего я, по-твоему, не понимаю?
Юка вынула из складок своей одежды крохотное зеркальце, оглядела себя и провела языком по губам.
— Я его сокрушила. Полностью и целиком. Его Страдальчеству конец.
— Наконец я вижу в тебе что-то человеческое, — сказал я. — Впрочем, этому вас тоже наверняка учили. Третий год, да?
Она засмеялась.
— Ты ревнуешь, и мне это приятно. Такому меня никто никогда не учил, клянусь.
— Тяжело работать красавицей?
— Очень, — вздохнула Юка. — Но все почему-то хотят.
VII
Однажды днем, когда Юка, по своему обыкновению, куда-то исчезла, а я выполнял свою рутинную медитацию над гравюрой Павла (теперь монах-наставник заставлял меня воображать постепенное строительство башни, затем — ее медленное разрушение силами природы, и так много раз подряд), в Красный Дом ворвался Галилео.
С первого взгляда я понял: случилось что-то жуткое. Галилео был небрит, непричесан и бледен, а его глаза были окружены темными кругами — таким я не видел его никогда.
— Алекс, мы едем к Смотрителю. У тебя минута, чтобы одеться.
Мне этой минуты хватило — сказалась привычка к фаланстерской дисциплине. Я быстро натянул черный мундир без знаков различия — в таком наряде можно было ехать куда угодно. Мы вышли во двор, и я увидел колонну из нескольких бронированных экипажей.
— Что случилось? — спросил я.