Смута

ЭТИМ жрецам он не то чтобы верил. Просто знал, что на тонкое коварство они не пригодны. Прямолинейны, простоваты… Потому несколько лет назад им и помогли оказаться на вершине. Как и многим другим, признанным безопасными и… простыми. Они не вызывали подозрений насчет своей искренней веры, но противостоять замыслам Добрыни и его помощников просто не могли. Ум не тот.

Вот и считал дядька великого князя Киевского, что пусть потешатся… напоследок. Потому и настоятельно посоветовал племяшу. Дескать, пообещай, обнадежь, порадуй старичков. Они о тебе добрую весть разнесут, настороженность усыпят, давая нам время на завершение задумок.

Так и случилось. А читать по лицам думы простых людей — дело тоже не шибко сложное. Обрадованные этим, глава жрецов бога-воителя Горислав даже предложил, расчувствовавшись, помощь жриц Лады для укрепления мира меж мужем и женой, Владимиром и Рогнедой. Со всем вежеством это сделал, намекнув, что вина не на муже, но на жене, с коей жрицы Лады и поговорить могут. Дабы больше к мужу прислушивалась и препоны ему не чинила в делах семейных.

Сложно было отклонить этот знак внимания. Вот никто этого делать и не стал. Может хоть немного норова и злобы полоцкому отродью поубавят.

— И женушку мою может заткнут ненадолго. А на долго и не надо, она все равно вскоре исчезнет, — поморщился Владимир, тем самым убеждая Добрыню, что у родной крови и думы схожие. Только вот глубина дум разная. — Или потом в монахини постричь, как базилевсы делают? Все же мать моих детей…

— Старший из которых тебя посильнее матери ненавидит, — уколол в больное место Добрыня. — Сослать в дальний град, постричь… Добрый был бы поступок, коли вокруг все спокойно… а не как сейчас. Думаешь, после принятия новой веры и ссылки разведенной с тобой Рогнеды ее не найдут и как знамя не используют? Зря себя пустыми надеждами блазнишь.

— Не даешь, дядька, доброго дела сделать. И ладно, не шибко большая потеря. Я и не поморщусь, если она ТИХО исчезнет, без шума и следов. Ты лучше о посольстве ромейском скажи. Или вот пусть Путята об усилении дружины и наемниках молвит.

Добрыня пристально посмотрел на племянника и успокоился. Не было у того ни капли жалости к Рогнеде. Это он так, вид показывал, примеривал на себя один из ложных ликов, а именно «повелителя порой милосердного». Что же. иногда полезно будет. А сейчас правильные вопросы задал, все два. Посольство и сила мечей — они важнее прочего сейчас. И сначала пусть Путята, друг давний и нигде не соперник ответ держит.

— Путята…

— Да. Княже, с дружиной у тебя хорошо. Вои верны, всем довольны, ни в чем не нуждаются…

— К делу переходи! Сладкими речами, словно кот Баюн, меня не опутывай. Истину ведать надо, даже не дюже радостную. Было бы все ладно, я бы за наемниками не посылал!

— Твоя воля, княже. Стары воины и впрямь верны, но новые идут неохотно.

— Деньги, большие. Чем вольные ярлы, предлагал? — живо поинтересовался Владимир. — Блеск золота часто разум туманит, ни о чем другом не давая думать.

— Нельзя сильно набавлять, неправильно поймут…

Путята осекся, видя, как наливается кровью лицо князя, а побелевшая от напряжения рука сжимает ножку золотого кубка. Сейчас Владимир Святославович мог рухнуть в пучину ярости и злости на любого, кто не исполнил его прямой приказ. И средства против вот такого вот…

Средство было. И сейчас применилось. Раздался спокойный, но ледяной голос Добрыни:

— Владимир, спокоен будь. Воевода прав. Мы не можем манить сейчас воев слишком большими деньгами. Враги враз поймут, что есть у нас слабость, что мы нуждаемся в клинках, поднимаемых в нашу защиту.

Князь Киевский несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь сбросить пелену гнева, вернусь способность здраво мыслить. Сейчас он очень-очень хотел скорее ощутить себя полным властителем, а не тем, кто должен вечно оглядываться на всяких там князей-ярлов. Кто они такие вообще? Пара сотен мечей, да пара-тройка лодей-драккаров — и это еще не самые слабые. И все мнят себя свободными от его воли, считают вправе говорить как всего лишь с первым среди равных. Его отец это принимал, но он не будет! Русь должна была быть такой же, как Византия. Империей — великой и обширной. И покорной! Покорной ему, сидящему на троне Киева.

— Тогда остаются наемники. Путята, ты, я уверен, договорился с теми, кто готов воевать с кем угодно за звонкую монету?

— Да! Мне удалось нанять тех, чье прибытие на Русь не вызовет и тени подозрений даже у таких хитрых ярлов, как Снорри Вещий, Радмир Карнаухий и этот, Хальфдан Мрачный.

— Неужели, — недоверчиво хмыкнул Владимир. — И это…

— Братство йомсвикингов, что из града-крепости Йомсборг. Свирепые и умелые воины, готовые сражаться за любого. Сами они чтят Одина с Тором, но нанимаются к христианским владыкам без тени сомнения. И готовы убивать тех, кто одной с ними веры, хоть и требуют за то большую плату.

Кубок с недопитым вином выпал из ослабевших пальцев князя и покатился по доскам пола. Только внимания на это никто не обратил, слишком уж серьезным было полученное известие.